В гостях у турок

Между тмъ, у остановившихся въ оград каретъ стали отпрягать лошадей, сняли постромки и въ сбру отвели за мечеть.

— Отчего-жъ дамы изъ каретъ не выходятъ? — интересовалась Глафира Семеновна.

— Этикетъ. Такъ изъ оконъ каретъ и будутъ смотрть, — далъ отвтъ проводникъ.

Но вотъ войска, разставленныя шпалерами, зашевелились. Раздалась команда. Музыканты взяли въ руки трубы и деревянные инструменты и приготовились играть. Барабанщики положили палки на кожу барабановъ. Все подтянулось. Начали строиться и наши въ оград мечети и вытянулись въ длинную шеренгу отъ воротъ до султанской лстницы съ ковромъ. Къ ковру на лстниц бросились два сторожа съ ручными щетками въ рукахъ и еще разъ начали съ него счищать насвшія на него пылинки.

— детъ. Султанъ детъ… — сказалъ Нюренбергъ. — Сюда вдь отъ его дворца близко… Два шага… Поэтому онъ и избралъ эту мечеть.

Вдругъ раздалось протяжное заунывное пніе. На минарет мечети стоялъ имамъ въ чалм и длъ, то протягивая свои руки въ широкихъ рукавахъ къ небу, то опуская ихъ съ балкона минарета внизъ.

Сидвшіе у оконъ приподнялись съ мстъ и вс обратились въ зрніе. Вдали раздались звуки военнаго оркестра. Звуки эти смшались съ звуками второго оркестра. Наконецъ, заигралъ оркестръ, расположенный около мечети, передъ окнами, изъ которыхъ смотрли на церемонію супруги. Послышалось привтствіе, отчеканиваемое тысячами голосовъ солдатъ. Показалась четырехмстная коляска — черная, обитая внутри свтло-синей шелковой матеріей, съ позолоченными колесами, запряженная парой блыхъ лошадей, и въ ней султанъ съ великимъ визиремъ, сидвшимъ напротивъ его. Коляску конвоировалъ взводъ черкесовъ. Черкесы остались у воротъ ограды, а коляска медленно въхала во дворъ мечети и мимо шеренги придворныхъ, министровъ и нашей, кланяющихся въ поясъ и при этомъ прикладывающихъ ладони рукъ ко лбу, на грудь и обратно, стала подвозить султана къ лстниц, покрытой ковромъ. У лстницы великій визирь выскочилъ изъ коляски и помогъ выйти султану, который въ сопровожденіи его и прослдовалъ въ мечеть.

Напряженное вниманіе присутствующихъ прервалось. Генералитетъ и придворные на двор мечети заходили вольно. Появились въ рукахъ ихъ платки и началось отираніе вспотвшихъ лицъ. Отошли отъ оконъ и смотрвшіе на церемонію изъ дома иностранцы. Николай Ивановичъ тоже вынулъ изъ кармана платокъ и сталъ сморкаться, присвъ на стулъ.

— Представь себ, я просто удивлена насчетъ султана. Онъ еще не старый человкъ, — сказала ему Глафира Семеновна. — А вдь я воображала почему-то султана старикомъ, съ большой блой бородой, въ парчевомъ халат, въ громадной чалм съ полумсяцемъ… Въ туфляхъ безъ задковъ и съ загнутыми носками… Богъ знаетъ, какъ воображала… А онъ, оказывается…

— Самымъ обыкновеннымъ человкомъ оказывается, подхватилъ Николай Ивановичъ. — И мн онъ казался совсмъ иначе… хотя и не въ парчевомъ халат. Я думалъ его увидать въ мундир, залитомъ золотомъ, а онъ въ простомъ, черномъ, длинномъ военномъ сюртук и въ простой феск. И никакихъ орденовъ… Даже безъ, эполетъ, кажется. Это для меня совсмъ удивительно. И все это просто… Подъхалъ къ мечети и вошелъ въ нее.

— Да, да… Да и пашей-то этихъ я себ иначе представляла, продолжала Глафира Семеновна признаваться мужу.

— Въ чалмахъ и съ трубками, какъ на вывскахъ табачныхъ лавочекъ у насъ?

— Ну, нтъ, безъ трубокъ. Какія-же трубки при султан! А я думала, что вс они упадутъ передъ султаномъ внизъ лицомъ и будутъ лежать, пока онъ продетъ. Я даже столько разъ читала, что это такъ бываетъ на Восток… А это совсмъ Европа. А что онъ не старикъ, такъ этаго я и представить себ не могла. И вдругъ оказывается, что онъ брюнетъ, съ небольшой бородой, и мужчина лтъ сорока.

— Шатенъ, по моему, а не брюнетъ, и даже какъ будто съ рыжеватостью.

— Ахъ, оставь, пожалуйста! Настоящій брюнетъ. Я хорошо видла.

— Ну, будь по твоему. Мн все равно. Брюнетъ, такъ брюнетъ. А только лицо у него больное, не свжее, истомленное.

— Вотъ это есть… Это дйствительно. И держитъ онъ себя не прямо, а какъ-то сгорбившись.

Въ это время прислуга начала разносить на подносахъ чай и кофе присутствующимъ.

Лакеи въ черныхъ сюртукахъ, застегнутыхъ на вс пуговицы, въ фескахъ, въ блыхъ галстухахъ и блыхъ перчаткахъ подходили съ подносами и кланялись, бормоча что-то по-турецки.

— Батюшки! Да здсь даже съ угощеніемъ… удивленно сказала Глафира Семеновна и спросила мужа:- Пить или не пить?

— Ты какъ хочешь, а я выпью и чаю, и кофею… Султанское угощеніе, да чтобъ не выпить! Всего выпью и съмъ, и потомъ хвастаться буду, что у султана угощался. — Послушайте, Афанасій Ивановичъ… Это отъ султана чай и кофей? спросилъ Нюренберга Николай Ивановичъ.

— Все, все придворное… отвчалъ тотъ. — Вотъ потомъ можете прохладительное питье пить, варенье кушать. Фрукты еще подадутъ, прибавилъ онъ.

— Всего съмъ. Пей, Глафира Семеновна. Потомъ разсказывать будешь, что вотъ такъ и такъ… Штука-ли! У султана чай пьемъ! Взяла кофею? Вотъ и отлично. А я сначала чашку чаю возьму.

Онъ взялъ съ подноса чашку чаю и сказалъ лакею по-турецки и по-русски:

— Шюкюръ. Спасибо.

LVI