В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

– Вот тут у меня, эфендим, есть самого честный турецкий человек. У него мы ковер для тебя и посмотрим, – сказал Карапет. – Но ты, дюша мой, должен знать, что и с самый честный турок ты должен торговаться. Турецкий купцы это любят. Он тебя, дюша мой, не надует, не даст гнилой товар, но если он спросит с тебя сто пиастры – давай ему пятьдесят, а потом прибавляй по два- три пиастры. Понял, дюша мой?

– Еще бы не понять! А только я попрошу уж тебя торговаться. А мне где же! – отвечал Николай Иванович.

– Вот мы два-оба, дюша мой, и будем торговаться. Самым учтивым манером торговаться будем. Этот турок, когда здесь два года тому назад земля тряслась и каменный лавки падали, под камни два дня без питья и еды лежал и жива, и здорова остался. Когда, дюша мой, его вынули из камни, все его соседи сказали: «Машалах![82] Это его Аллах за большой честность спас».

– Это во время землетрясения? – спросила Глафира Семеновна.

– Да, в землетрясение! О, тут два сто лавок упали. Пять сто человек убили и ушибли. О, тут, дюша мой, мадам, барыня-сударыня, страшное дело было!

И, рассказывая это, Карапет остановился около невзрачной лавки и стал приглашать своих постояльцев войти в нее. В глубине лавки на стопке сложенных ковров сидел, поджав под себя одну ногу, седобородый почтенный турок в европейском пальто и в феске. Он тотчас же встал с импровизованного дивана, протянул руку армянину и, бормоча что-то по-турецки, стал кланяться супругам, прикладывая ладонь руки к феске. Николай Иванович вынул из кармана заранее приготовленную бумажку с турецкими словами и сказал купцу:

– Хали… Сатын… Альмак…[83]

– Сказано уж ему, сказано, дюша мой… – заявил Николаю Ивановичу Карапет.

Купец, бормоча что-то по-турецки, вытащил из-за прилавка табурет с перламутровой инкрустацией и предложил Глафире Семеновне на него сесть, а мужчинам указал на стопку ковров, лежавших около прилавка. Затем захлопал в ладоши. Из-под висящего ковра, отделяющего переднюю лавку от задней, выскочил мальчик лет тринадцати в куртке и феске. Купец сказал ему что-то, и тот мгновенно выбежал из лавки. Купец начал развертывать и показывать ковры, расстилая их на полу, и при каждом ковре вздыхал и говорил по-русски:

– Ах, хорошо!

– Только одно слово и знает по-русски, – заявил Карапет.

Ковры начал купец показывать от двухсот пиастров ценой и переходил все выше и выше. Супруги выбирали ковры, а Карапет переводил разговор. Нарыта была уже целая груда ковров, когда Николай Иванович остановился на одном из них и спросил цену. Купец сказал, поплевал на руку и для чего-то стал гладить ковер рукой.

– Шесть сто и пятьдесят пиастры просит, – перевел Карапет.

– Постой… сколько же это на наши деньги? – задал себе вопрос Николай Иванович, сосчитал и сказал: – Около пятидесяти рублей. Фю-фю-фю! Это дорого будет. Триста пиастров… уч-юз… – сказал Николай Иванович.

Продавец улыбнулся, покачал головой и заговорил что- то по-турецки.

– Он просит, дюша мой, подождать торговаться, пока угощение не принесут, – перевел Карапет.

– Какое угощение? – спросила Глафира Семеновна.

– Кофе принесут. Он учтивый человек и хочет показать вам учтивость, дюша мой.

И точно. Сейчас же влетел в лавку запыхавшийся мальчик с подносом, на котором стояли четыре чашки черного кофе, и поставил поднос на прилавок. Торговец стал предлагать жестами выпить кофе. Супруги благодарили и взяли по чашечке.

– Не подмешал ли чего сюда малец-то? – проговорила Глафира Семеновна.

– Ну вот еще! С какой же стати? – возразил Николай Иванович. – А только этим угощением он нас как-то обезоруживает торговаться.

Карапет, услыша эти слова, махнул рукой.

– Фуй! – сказал он. – Торгуйся, дюша мой, сколько хочешь. Турки это любят.

– Так сколько же, почтенный, последняя-то цена? – спросил Николай Иванович. – Я надавал триста пиастров.

Турок что-то ответил. Армянин перевел:

– Шестьсот его последняя цена. Он говорит, что это старинный ковер и был когда-то во дворце султана Мурата.

– Ну, триста пятьдесят. Уч-юз и эхли… – сказал Николай Иванович, прихлебывая кофе.

– Много прибавляешь, много прибавляешь, дюша мой, – заметил ему Карапет. – Алтныш.

Торговец махнул рукой и прибавил:

– Бешьюз.

– Бешьюз – это пятьсот. На пятьсот уж спустил. Все- таки, дорого. Уч-юз.

– Дерт-юз… Саксон.

– Четыреста восемьдесят, – перевел армянин. – Ковер хороший, очень хороший. Давай, эфендим, сразу четыреста и уходи. Он отдаст. Дерт-юз… – объявил он турку, допил чашку кофе и стал вылизывать из нее языком гущу.

Супруги начали уходить из лавки, турок испугался и закричал по-турецки, что отдаст за четыреста тридцать пиастров.

– Ни копейки больше! – покачал головой Николай Иванович.

Купец выскочил из-за прилавка и стал махать руками, прося супругов остановиться. Компания остановилась. Турок довольно долго говорил по-турецки, очевидно расхваливая ковер и прося прибавки.

– Он, дюша мой, просит десять пиастра прибавки на баня, – перевел Карапет. – Дай ему еще пять пиастры.

– Беш! – крикнул Николай Иванович и растопырил пять пальцев руки.