В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Комната, куда вошли супруги, была большая, в несколько окон, и, очевидно, в другое время имела назначение для каких-нибудь заседаний, ибо посредине ее стоял большой длинный стол, покрытый зеленым сукном. У двух отворенных окон сидели уже мужчины и нарядно одетые молодые дамы. Трое мужчин были одеты во фраки и белые галстуки, и между ними супруги увидали и англичанина, который ехал с ними вместе в вагоне. Николай Иванович с особенным удовольствием бросился к нему и уж как старому знакомому протянул руку, спрашивая его по-французски о его здоровье.

– Very well… I thank you… – отвечал англичанин по- английски и отошел к своим дамам.

Проводник Нюренберг приготовил стулья около свободного открытого окна, усадил супругов и шепнул Николаю Ивановичу:

– Дайте мне еще два серебряного меджидие…[60] Здесь нужно дать бакшиш направо и налево, а вам чтобы уж не беспокоиться.

– Да нет у меня больше серебряных денег. Все вам отдал, – отвечал тот.

– Дайте золотого… Я разменяю у знакомого сторожей. Дайте русского золотой, я его разменяю и потом представлю вам самого аккуратного счет.

Николай Иванович дал.

– Потом не забудьте расписаться в книге… – продолжал Нюренберг. – Вон на столе большого книга лежит. Здесь все именитого люди пишут своего фамилий и откуда они.

– А по-русски можно?

– На каком хотите языке. В книге есть и бухарского, и японского, и китайского подпись. Имя, фамилий и город…

Нюренберг исчез. Николай Иванович тотчас же отправился к лежащей на столе книге, испещренной подписями, и расписался в ней: «Потомственный почетный гражданин и кавалер Николай Иванович Иванов с супругой Глафирой Семеновной из С.-Петербурга». Перелистав ее, он действительно увидел, что она была покрыта подписями на всех языках. Латинский алфавит чередовался со строчками восточных алфавитов.

– Припечатал… – шепнул он торжественно жене, вернувшись к окну. – И тебя подмахнул. Теперь наша подпись и в Константинополе у султана, и в Риме у папы в Ватикане, и на Везувии, и на Монблане, и в Париже на Эйфелевой башне, и…

– Ну, довольно, довольно… Смотри в окно… Вон уж песком посыпают, стало быть, скоро поедет султан, – перебила его Глафира Семеновна.

Действительно, на площадку перед решетчатой железной оградой мечети приехали двухколесные арбы с красным песком и рабочие в куртках и фесках, повязанных по лбу пестрыми грязными платками, усердно принялись посыпать площадку. Несколько полицейских заптиев, одетых в мундиры с иголочки, торопили их, крича на своем гортанном наречии, махали руками и, как только какая-нибудь арба опорожнивалась, тотчас же угоняли ее прочь. Пропустили несколько арб в ограду мечети, и там началась посыпка песком. Около супругов опять появился Нюренберг и шепнул:

– Я забыл сказать… Если при вас есть бинокль, не вынимайте его и не смотрите в него. Здесь этого делать нельзя… Падишах не любит и запретил.

– Да при нас и бинокля-то нет, – отвечала Глафира Семеновна.

– Но я к тому, что все именитого иностранцы приезжают сюда с бинокль, и мы предупреждаем всегда, чтобы в бинокль не смотрели. Золотого вашего разменял и даю бакшиш направо, бакшиш налево… Вот, говорю, от его превосходительства господина русского генерала. Все благодарны до горла, – прибавил Нюренберг.

– Ах, зачем вы это, Афанасий Иванович! – проговорила испуганно Глафира Семеновна. – Ну какие мы генералы! После всего этого еще может выйти какая-нибудь история. Пожалуйста, не называйте нас генералами.

– Ничего, ничего… Так лучше. Я опытного человек и знаю, что в этого слова есть большого эффект.

Супруги Ивановы смотрели в окно и любовались красивой белой, как бы ажурной мечетью, вырисовывающейся на голубом ясном небе. В ограде ее бродили и стояли группами генералы и высшие сановники в ожидании приезда падишаха. Съезд еще продолжался. К воротам ограды то и дело подъезжали роскошные экипажи, и из них выходили старики военные, в залитых золотом или серебром мундирах. Подъезжало и подходило духовенство в халатах и белых чалмах с прослойкой из зеленой материи и, войдя в ворота ограды, следовало в мечеть, направляясь к правому крыльцу ее. Мечеть имела два крыльца, или, иначе, две лестницы, в десять – двенадцать белых ступеней, ведущих ко входу. По правой лестнице взбиралось духовенство, и ступени ее были ничем не покрыты, тогда как левая лестница, предназначавшаяся для султана, была сплошь застлана ковром, и прислуга мечети со щетками и метелками в руках тщательно чистила ковер, ползая на коленях.

Приехали два больших фургона, запряженные каждый парой великолепных лошадей, и проследовали в ограду, а затем к левому крыльцу мечети.

– Дворцовые ковры от султана привезли, чтобы застлать им место падишаха в мечети, – шепнул супругам Нюренберг. – Всякий раз из дворца привозят. Наш падишах не любит не на своего собственного ковров молиться.

Действительно, придворные служители, сопровождавшие фургоны, начали вытаскивать из них свертки ковров и проносить в мечеть.