– И в мечеть Ая-София их всегда возят из дворца, когда падишах там бывает. Там есть своего собственного дорогие ковры, которого стоят, может быть, каждого пять, шесть, десять тысяч, но султан молится только на своего ковры, – прибавил Нюренберг шепотом.
Султанское угощение
К воротам ограды прискакали всадники-мальчики в офицерских мундирах. Их было пять-шесть, возрастом от тринадцати до пятнадцати лет. Они тотчас же спешились, передав лошадей конюхам, и вошли в ограду.
– Дети султана, должно быть? – спросила Глафира Семеновна у Нюренберга.
– Тут только один сын султана, а другие – дети от разного паши и шамбелен.
К мальчикам тотчас же подошли старики военные и разместили их в две шеренги у входа.
Но вот к воротам ограды, спеша и волнуясь, подошла толпа халатников в белых чалмах с зеленой прослойкой. Их было человек до ста. Лица их были красны и потны. Остановившись у ворот, они утирались рукавами халатов. Очевидно, они шли издалека.
– Духовенство? – спросил Николай Иванович, привыкший уже их отличать по зеленой вставке в белых чалмах.
Нюренберг замялся.
– Должно быть, что это разного маленького мусульманского попы и дьячки, – отвечал он, подозвал к себе слугу в черном сюртуке и феске, расставлявшего на столе подносы с графинами прохладительного питья, стаканами и вазочками варенья, и заговорил с ним по-турецки, указывая на стоящую перед воротами толпу. – Тут есть и попы и разного другого люди. Они из провинции… Это караван. Они отправляются в Мекку на поклонение гробу Магомета, – сказал он наконец, получив объяснение от слуги. – В Константинополе они проездом. Тут есть у них сборного пункт.
Два полицейских заптия подошли к толпе халатников, переговорили с ней и велели привратникам пропустить их в ограду. Халатников впустили, провели к левой лестнице, против которой они тотчас же встали на колени и по-турецки сели себе на пятки, принявшись молиться.
Раздался стук подков. На площадке перед оградой зашевелились. Полицейские махали руками по направлению к воротам. Ворота, бывшие распахнутыми только в одну половину, растворились настежь. Показалась двухместная карета, запряженная четверкой великолепных коней с форейтором и конвоируемая двумя чернолицыми всадниками в маленьких чалмах. Карета въехала в ограду мечети, обогнула толпу сановников, расположившихся у въезда, и остановилась слева в некотором отдалении от султанского подъезда с ковром.
– Дама, дама какая-то в карете и с девочкой. Я видела в окно. И только чуть-чуть прикрыта вуалью, немолодая уже дама, – сказала мужу Глафира Семеновна.
Нюренберг тотчас же наклонился к супругам и тихо сказал:
– Султанского приехала посмотреть на парад своего мужа и повелитель.
Минуты через две показалась вторая такая же карета, тоже четверкой и тоже конвоируемая такими же всадниками, как и первая карета. Она таким же порядком въехала во двор мечети и остановилась впереди первой кареты.
– Тоже жена? – спросил Нюренберга Николай Иванович, увидав в окне кареты даму, закутанную с подбородка до носа белой тюлевой дымкой.
– Жена, – кивнул тот. – Это другая жена.
– И неужели все султанские жены сюда приедут? – задала вопрос Глафира Семеновна. – Ведь, говорят, у него их сто…
– Пфуй! Что вы говорите, мадам! – отрицательно потряс головой Нюренберг. – Настоящего жена у султана только два, а остального дамы – это все так… А потом разного фрейлин, разного певицы, музыкантши, прислуга.
– Все-таки же они женами называются?
– Гаремного дамы и девицы – вот как они называются.
Между тем у остановившихся в ограде карет стали отпрягать лошадей, сняли постромки и в сбруе отвели за мечеть.
– Отчего ж дамы из карет не выходят? – интересовалась Глафира Семеновна.
– Этикет. Так из окон карет и будут смотреть, – дал ответ проводник.
Но вот войска, расставленные шпалерами, зашевелились. Раздалась команда. Музыканты взяли в руки трубы и деревянные инструменты и приготовились играть. Барабанщики положили палки на кожу барабанов. Все подтянулось. Начали строиться и войска в ограде мечети и вытянулись в длинную шеренгу от ворот до султанской лестницы с ковром. К ковру на лестнице бросились два сторожа с ручными щетками в руках и еще раз начали с него счищать насевшие на него пылинки.
– Едет. Султан едет… – сказал Нюренберг. – Сюда ведь от его дворца близко… Два шага… Поэтому он и избрал эту мечеть.
Вдруг раздалось протяжное заунывное пение. На минарете мечети стоял имам в чалме и пел, то протягивая свои руки в широких рукавах к небу, то опуская их с балкона минарета вниз.