В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Пришлось отправиться домой.

Опять потянулась длинная Диван-Йолу. Ехать по улицам было уже свободнее. Народ разошелся по своим домашним щелям и не наводнял больше ни улицы, ни мост. Даже собаки перестали бродить посреди улицы и лежали на тротуарах, прижавшись к цоколям домов. Переехали мост, миновали Галату и стали подниматься по Большой улице Перы. Здесь также наполовину улеглось движение. Только носильщики и вьючные ослы и лошади тащили куда-то тюки и ящики. Даже в окнах кофеен поредели сидевшие там турецкие фески и европейские шляпы котелком. Начались, очевидно, часы обеденного затишья. Даже приказчики из французских магазинов высыпали на пороги своих лавок и, покуривая папиросы, позировали, выставляя то одну, то другую ногу в пестрых брюках вперед и держа правую руку за жилетом около цветного галстука шарфом. Изредка только к какой-нибудь парфюмерной лавке подъезжала двухместная карета, из нее выходила аристократка турчанка с закутанным лицом и в шляпке с целой пирамидой цветов и перьев и в сопровождении соскочившаго с козел ливрейного евнуха исчезала в дверях склада благовонных товаров. Зато над магазинами, в верхних окнах домов появились головы и бюсты гречанок, армянок и евреек с необыкновенно густой черной шевелюрой. Эти барыни, очевидно, уже пообедали, лежали на подушках на подоконниках и смотрели на улицу.

Экипаж подкатил к гостинице. Из подъезда выскочил рослый гайдук в черногорском костюме и стал помогать супругам выходить из коляски. В вестибюле опять лакеи во фраках и белых галстуках, распорядители во фраках и с воротничками, упирающимися в подбородок и не позволяющими вертеться голове, турчонки асансера в фесках и синих куртках. К супругам подошел длинный, как сельдь, англичанин в рейтфраке и белых суконных панталонах, рекомендовался директором компании, которая содержит гостиницу, и на плохом французском языке заговорил с ними.

– Вуаля, монсье… Се ма фам… Она понимает… а муа – плохо… – указал ему Николай Иванович на жену.

Англичанин, держась как палка, обратился к Глафире Семеновне и говорил ей что-то довольно долго, но наконец поклонился и ретировался.

– О чем он? – спросил жену Николай Иванович.

– Говорит, что если мы проживем у них в гостинице более десяти дней и будем аккуратно посещать табльдот, то он скинет нам с общего счета пятнадцать процентов. Очень, говорит, жаль, что вы не взяли у нас сегодня второго завтрака.

– А из-за завтрака ихнего прозевали бы султана? Вечная старая заграничная история. Хотят на аркане в свою столовую тянуть.

Только они хотели влезать в подъемную машину, как подошел распорядитель с таблеткой[64] и карандашом в руках.

– Надеюсь, что вы сегодня посетите, монсье и мадам, нашу столовую и будете обедать у нас? – сказал он. – Обед у нас в восемь.

– Вуй, вуй!.. – отвечал Николай Иванович, поняв слова «дине» и «саль а манже», и махнул рукой распорядителю.

– Вотр ном, монсье?

– Иванов… Николя Иванов и мадам Глафир Иванов…

Распорядитель поклонился и стал записывать в таблетки.

Подъемная машина свистнула и начала подниматься.

Вот супруги в своей комнате. Опереточная горничная около Глафиры Семеновны и спрашивает ее, сейчас она будет переодеваться к обеду или потом.

– Алле, алле… Я сама… Же сюи фатиге… Мерси… – машет Глафира Семеновна горничной, помогающей ей раздеться, сбрасывает с себя лиф, корсет и остается в юбке. – Принесите мне чашку кофе с молоком и булку, – приказывает она.

Горничная смотрит на нее недоумевающе и исчезает.

Сбрасывает с себя Николай Иванович визитку и жилет и валится на диван.

– Фу! Устал, – произносит он.

Стук в дверь. Стучит Нюренберг. Глафира Семеновна накидывает на себя платок и впускает его.

– Когда прикажете, эфендим, явиться к вашего услуга?

– Послушайте, милейший, нам сегодня хотелось бы куда-нибудь в театр, – говорит ему Николай Иванович.

– Вы с вашего супруга хотите?

– Да, да, да… Не сидеть же ей дома. Она-то главная театральщица у меня и есть.

– Нашего театр все такого, куда дамского пол не ходит. Тут кафешантан.

– Отчего не ходят? С мужем и в кафешантан можно.

– Тут у нас все такого кафешантан, что нашего извозчики сидят, нашего лодочники, нашего солдаты и матросы.

– Но ведь те в дешевых местах сидят, а мы возьмем первые места.

– В константинопольского кафешантаны все места одного сорта.

– Но неужели у вас нет настоящего большого театра? Оперы, например, драмы.

– Теперь нет. Приезжала маленького итальянского опера, но теперь уехала, приезжала труппа французского актеров, а теперь она в Адрианополе.

– Да нам не нужно итальянского и французского. Вы нам турецкий театр покажите. Чтобы на турецком языке играли.

– На турецкого языка?

Нюренберг задумался, но тотчас же ударил себе рукой по лбу и сказал:

– Есть на турецкого языка. Французского оперетка на турецкого язык.

– Вот, вот… Такой театр нам и давайте. Нет ли еще драмы турецкой какой-нибудь позабористее, но чтобы играли турки и турчанки?

– Турецкого оперетка есть, но играют ее и хоть на турецкого языке, армянского, греческого и еврейского мужчины и дамы.

– А отчего же не турки и турчанки?