В грозный час

Пронзительный взгляд дервиша заставил Сеида-агу напрячься, и он поспешил добавить:

– В поход с ханом ещё пойдут турецкие беи. После разгрома царского войска они должны будут управлять Московией от султанского имени…

– Хоп, я тебе верю, – и дервиш наконец-то разжал пальцы, после чего Сеид-ага ощутил на своей ладони приятную тяжесть…

Глава 7

Литовский шляхтич Велько Вавженич, а на самом деле стряпчий Тайного царского приказа сын боярский Пётр Алябьев, пребывавший теперь в загоновой шляхте пана Ржевуцкого, свесив ноги, сидел на селянском возу и вполуха слушал, о чём болтают ехавшие вместе с ним забулдыги. Ясное дело, речь шла о Ливонской войне, на которую, судя по всему, шляхтичи не стремились. Народ они были бедноватый, а после того как царь Иван правителем Ливонии сделал принца Магнуса, приходившегося братом датскому королю Фредерику, грабить там стало несподручно, и значит, на войне остался голый риск.

К тому же прошёл слух, что царь то ли казнил, то ли выгнал двух своих воевод, которые при осаде Ревеля начисто разорили все окрестные мызы. Сам Велько считался зажиточным, у него и доспех был ладный, и аргамак добрый, за которым шляхтич следил особо. Другие шляхтичи, зарившиеся на этого коня, всё время подначивали Велько, желая, чтоб тот по тому или иному поводу бился с ними об заклад, но Вавженич отказывался ставить аргамака на кон, уверяя товарищей, будто он бережёт его для боя. И якобы поэтому Велько любой разговор сводил к войне, выспрашивая, скоро ли будет какое дело.

О себе Вавженич тоже говорил весьма подробно, украшая свой рассказ всякими небылицами, вроде случавшимися, когда ему довелось быть при князе Острожском. При этом Велько вовсе не врал, поскольку впрямь одно время состоял в почте[72] князя и оставил, по его словам, столь хлебную службу, лишь спасая честь некой благородной дамы, которая, как он уверял, положила на него глаз. Подобные россказни у шляхтичей, тоже любивших прихвастнуть, всегда выслушивались с одобрительным пониманием, и потому литвин, он же сын боярский, ничьих подозрений не вызывал.

Однако на самом деле Велько покинул Острог, чтобы быть ближе к Варшаве и Смоленской дороге, а сейчас сопровождал пана Ржевуцкого, приглашённого к гетману литовскому по некому важному делу, которое уж очень интересовало Вавженича. К замку магната добирались спешно, поэтому выбрали малоезжую, но более короткую дорогу, шедшую через пущу[73]. Берлина[74] пана Ржевуцкого катила первой, а за ней, растянувшись на полверсты, верхом и на возах тянулась загоновая шляхта[75], с нетерпением ожидавшая конца пути, не без оснований предполагая возможность гульнуть.

Притомившиеся за дорогу шляхтичи всё чаще поглядывали вперёд, и вот за расступившейся наконец-то чащей показался гетманский маеток[76]. Замок стоял на небольшом холме, у подножия которого текла речка. Дальше по берегу теснились невзрачные, крытые потемневшей от времени соломой сельские постройки, а к ним вплотную примыкали чересполосицы небольших, с трудом отвоёванных у леса полей, где по летнему времени уже начала колоситься рожь.

Карета пана Ржевуцкого по добротному мосту переехала через речку и крутоватым въездом поднялась к защищённым барбаканом[77], однако сейчас гостеприимно распахнутым воротам. Во внутреннем дворе вёзшая берлину четверня остановилась у парадной лестницы. Пан Ржевуцкий выбрался из кареты и неспешно пошёл к дому, где его встретила многочисленная гетманская челядь. Будучи важным гостем, он был одет в лазоревый с серебряной вышивкой кунтуш, и только на боку у него, как главный признак неотъемлемого шляхетства, висела изукрашенная каменьями сабля.

Такие же, правда не столь богато отделанные, сабли имелись и у каждого прибывшего вместе с паном шляхтича, которые сейчас, спешившись, разминали затёкшие ноги и, глядя по сторонам, лихо закручивали усы в полной уверенности, что здесь их ожидает если не пир, то, во всяком случае, обильная трапеза. Бывший с ними Вавженич не спешил присоединяться к товарищам, а первым делом, не доверяя гетманским пахолкам[78], сам отвёл своего аргамака на конюшню и, только уяснив, что там да как, вернулся во двор, где гомонила, предвкушая выпивку, загоновая шляхта.

Теперь Вавженич мог не спеша осмотреться и по возможности незаметно выяснить, кто, а главное – зачем собрал высокое панство в гетманский палац[79]. То, что у пана гетмана тут не столько замок, сколько и в самом деле палац, Вавженич уяснил сразу. В большой внутренний двор выходило парадное, украшенное двумя каменными львами крыльцо, а над ним возвышалась открытая терраса с резным ограждением, причём выход на неё был прямо из верхнего зала палаца. На то, что там именно зал, указывали широкие окна с большими венецианскими стёклами, каких раньше Вавженичу не приходилось видеть.