В грозный час

Попавшим в окружение советским частям и соединениям было очень трудно. Но они продолжали героически сражаться, сковав боями 28 немецко-фашистских дивизий, не дав им возможности сняться и ринуться на Москву.

В те дни каждый боец и командир делал все от него зависящее, чтобы не допустить врага к столице.

* * *

Передав нам распоряжение командования, помначштаба полка по разведке уехал. Командиры пехотных групп тоже отправились к своим подчиненным, чтобы как следует подготовить их на случай, если оборонительный бой окажется затяжным. А мы с Коганом начали прикидывать, где и как лучше расположить наши танки. Решили отвести их немного назад. Там песок и пологие холмы, за которыми проходила дорога, связывающая нас с районом, занятым остальными подразделениями бригады. Так и сделали: отвели, рассредоточили. Пехота расположилась чуть впереди, начала окапываться.

В горячке дел я совсем было забыл спросить Григория Самсоновича, зачем он меня вызывал сразу после бомбежки. Но комбат сам вспомнил об этом.

— Честно говоря, я просто испугался, когда Райгородского ранило. У одного спросил про тебя — не знает, у другого — не видел… В танке тебя тоже нет. Думаю, не дай бог что с комиссаром. Тогда Курелин с Захаровым голову с меня снимут…

Было видно: Григорий Самсонович лукавил. Не гнева начальства он боялся, а беспокоился за мою жизнь. Водь сдружились мы с ним за эти дни, сроднились.

Не успели танкисты и пехота оборудовать свои позиции, как опять налетели вражеские самолеты. Правда, в первом заходе фашисты высыпали бомбы туда, где мы, были чага полтора назад. Потом, видимо, разглядели, что бьют по пустому месту, стали в круг и начали разыскязать нас. Нашли быстро: мы еще не успели как следует замаскироваться.

Экипажи укрылись в танках. Под защитой брони, если не будет прямого попадания, что случается не так уж часто, бомбежка не страшна. Курсанты и стрелки на сей раз успели зарыться в землю поглубже, вот и избежали потерь.

По-моему, самолеты даже не использовали весь свой бомбовый запас. Они явно торопились. Скоро мы поняли почему.

Едва фашистские стервятники улетели, как на занимаемый нами рубеж со стороны Фролова поползли танки. Они еще издали открыли огонь из пушек. Делалось это скорее для острастки, потому что стрельба велась неприцельная, снаряды ложились с большим недолетом.

Мы насчитали десять танков и около батальона пехоты. Поначалу обрадовались: это не так уж много, справимся. И танков у нас больше, и позицию мы заняли удобную.

Но вот гитлеровцы подтянули батареи противотанковых орудий и минометов, к ним подошли самоходки и броневики. Перевес оказался на их стороне. Коган доложил об этом по рации командиру полка. Тот ответил, что на участках других подразделений бригады не легче, приказал держаться, пообещал в срочном порядке запросить у комбрига согласия на посылку к нам батареи противотанковых орудий или взвода танков из оставшейся в резерве роты.

— Еще и боя не было, а вы уже поддержки просите, — упрекнул напоследок подполковник Курелин и, приказав как можно чаще докладывать ему обстановку, объявил конец связи.

Упрек командира полка в общем-то справедлив. Хотя в такой ситуации нам и в самом деле без поддержки артиллерии обойтись было трудно.

Сидя в танках, мы напряженно наблюдали за приближением врага. Каждый экипаж заблаговременно взял на прицел ближайшую к нему машину.

— Огня без команды не открывать! Подпустить ближе! — передал Г. С. Коган. Говорил он спокойно, будто находился не перед лицом смертельной опасности, а на полигоне. Меня всегда подкупала в нем эта черта характера: в критические минуты подавлять ненужные эмоции, крепко держать себя в руках.

Наше пехотное прикрытие тоже не открывало пока огня. Невольно подумалось: «Каково-то стрелкам и курсантам сейчас? Мы хоть укрыты броней, она от пуль и осколков убережет, а на них катится лавина огня и металла, которая, кажется, после себя ничего живого на земле не оставит».

— Товарищ комиссар, стрелять надо! — не выдержал напряженного ожидания сержант Магомедов. Он опять был у меня за заряжающего и очень мучился своим, как ему казалось, побочным положением.

— Подожди, Резван. Еще немного…

Томительно бегут секунды…

— Пора! — кричит комбат в эфир. — По фашистам огонь! Огонь!

Наверно, все машины батальона ударили одновременно, потому что в боевых порядках гитлеровцев разом полыхнули разрывы. Два танка чадно задымили. Стрелки и курсанты тоже открыли огонь, норовя отсечь вражескую пехоту от танков.

После второго залпа строй фашистских машин нарушился. Однако они тоже ответили огнем. Корпус нашего тайка вдруг содрогнулся, в ушах зазвенело. Попадание!

— Все живы? Не горим? — кричу.

— Нормально! Рикошет… — ответил механик-водитель.

А враг наседает. Вот несколько его танков взяли вправо, явно намереваясь обойти батальон с фланга. Видит ли это комбат? Да, видит. Он тут же приказывает командиру взвода лейтенанту Березовскому сосредоточить огонь по отделившимся от остальных машинам врага. Маневр гитлеровцам не удался.