В грозный час

— Товарищ комиссар, — кричит сержант Магомедов, — справа гитлеровцы! Две пушки!

— Спасибо, Резван, вижу.

Ловлю одну из пушек в прицел и, приказав механику-водителю сделать короткую остановку, нажимаю на спуск. Хорошо!

Но снаряды все ближе ложатся у тридцатьчетверки Стенина. И вдруг вижу, как, петляя между разрывами, по полю к остановившемуся танку мчится невысокая коренастая фигурка Ивана Антоновича Сеяного, нашего помпотеха. Вот же отчаянная душа! Ведь погибнет в два счета: здесь от пуль да осколков тесно, а он бежит не пригибаясь. Невольно кричу, чтоб не играл со смертью в кошки-мышки, ругаюсь. Но разве может Сечной меня услышать?

— «Сосна», я — «Урал», доложите обстановку, — донесся сквозь шум эфира чей-то знакомый голос. Я не сразу и узнал, что это запрашивает нашего комбата командир полка.

Коган почему-то ему не отвечает. И тогда это делаю я. Доложил, что в пяти километрах от Фролово ведем бой с противником, указал его силы.

— Потери есть? — спросил Курелип.

— Подбито два наших танка, есть раненые. Среди пехотинцев имеются убитые.

— Вам помощь требуется?

— Пока нет.

— Имейте в виду, у противника на подходе свежие силы. Берегите людей, танки. После боя занимайте прежний рубеж обороны. Фашистов надо во что бы то ни стало остановить.

Между тем бой принимал затяжной характер. Это не входило в наши планы. Вот-вот к гитлеровцам со стороны Гжатска могли подойти более крупные силы и обрушиться на наш батальон всей своей мощью. А мы все еще не могли завершить разгром встретившегося противника. Вражеские танки маневрировали, уклоняясь от наших снарядов, использовали в качестве укрытий подбитые нами машины и вели из-за них ответный огонь. К тому же все сильнее огрызалась и залегшая в придорожном кустарнике пехота.

Предлагаю комбату послать взвод Ляшенко в обход противника со стороны Фролове. Коган соглашается. От боевого порядка батальона отделяются три танка. Дойдя до изгиба лесополосы, поворачивают налево и, описав по полю крутую дугу, устремляются к хвосту вражеской колонны. Гитлеровцы разгадали наш замысел, развернули навстречу этим танкам свои орудия, но мы тоже не дремали, Около орудий заплясали султаны разрывов — это прямой наводкой ударил танк лейтенанта Отвагина.

Маневр взвода младшего лейтенанта Ляшенко склонил чашу весов в нашу пользу. Вражеские танки начали пятиться через кустарник, боясь подставить нам борта. Некоторые из них буксовали и тут же загорались от прямых попаданий снарядов. А вдоль колонны уже мчались тридцатьчетверки Ляшенко, таранили автомашины, сбрасывали их на обочину. Под гусеницы попадали и не успевшие удрать фашисты. Те же, кто кинулся в поле, нашли смерть от метких выстрелов наших десантников…

— Ну что, комиссар, показали мы им кузькину мать? — окликнул меня Коган, когда бой уже затих.

— Да, люди хорошо дрались, ничего не скажешь.

— Надо бы к награде представить, а?

— Надо…

* * *

Да, тот утренний бой мы выиграли. Через несколько дней газета «Известия» в статье «Заслоны» напишет: «10 октября танковые части противника, усиленные техникой и мотопехотой, состоящей из эсэсовцев, сделали попытку охватить фланги и оттеснить части Дружинина. В пунктах Ф. и С. танкисты-разведчики обнаружили сильную группировку противника, движущуюся на север в обход правого фланга соединения. Предвосхитив таким образом маневр противника, Дружинин повел свои танки путем еще более северным, нежели тот, который был избран врагом для обхода, и в свою очередь обошел вражескую колонну, ворвался в Ф., нанес сокрушительный удар по скопившимся здесь немцам. Смяв головной отряд врага, наши стальные боевые машины прошлись своими гусеницами по всему боевому порядку разгоряченных алкоголем, приготовившихся к «триумфальному шествию» фашистов… Отважные советские танкисты вернулись из этого славного боя почти без потерь. Гусеницы их танков, когда они вернулись из боя, были буквально забиты грязными клочьями амуниции истребленных гитлеровцев. В этом бою дружинницы уничтожили до 400 немецких солдат и офицеров, 10 танков, 4 противотанковых орудия, 2 минометные батареи, несколько бронемашин».

Но пришла вторая половина дня…

Мы едва успели пополнить боеприпасы и заправить танки горючим, как над позицией батальона появилась стая «юнкерсов».

— Всем в танки! — скомандовал Коган. — Быстро, быстро!

Я в этот момент как раз направлялся в роту лейтенанта Шварцмана, чтобы с его политруком обговорить вопрос о пополнении рядов партийной организации за счет бойцов, отличившихся в первых боях. До роты я не дошел, а, услышав команду Когана, кинулся назад, к своему танку. И тотчас же над головами раздались до тошноты противный рев «юнкерсов» и нарастающий свист бомб. Краем глаза замечаю рядом канаву. Падаю прямо в грязь. И вовремя: бомбы рвутся неподалеку, со свистом проносятся осколки. А в небе опять нарастает тяжелый вой.