В.И. Ленин. Полная биография

Временами он замыкался в себе, начинал что-то тихо говорить, ложился на кровать и с головой укрывался простыней. Оттого, что днем, при дожде, он частенько задремывал, по ночам возобновилась бессонница. А несколько раз сознание вообще начинало уходить, и тогда волной накатывалось сильнейшее возбуждение, и он просил санитаров выкатить его в кресле из комнаты на веранду или в сад.

Но где-то в середине июля вновь началось улучшение. Крупская пишет: «Прекратились всякие боли, явился нормальный крепкий сон, вошел в норму желудок, стала правильней работать левая рука, явилась возможность не только сидеть, но и ходить, сначала опираясь на санитара, потом самостоятельно с палочкой, стала улучшаться речь, и в связи с этим совершенно изменилось настроение. Владимир Ильич много шутил, смеялся, даже напевал иногда…»

О том, что происходило с ним до этого, Ленин «старался впоследствии не вспоминать – не ходил в ту комнату, где он лежал, не ходил на тот балкон, куда его выносили первые месяцы, старался не встречаться с сестрами и теми врачами, которые за ним тогда ухаживали»²³⁴⁰.

Улучшение не было столь скорым, как это описывает Крупская. Приступы беспокойства, возбуждения, замутнения сознания повторялись и в июле (11, 12, 14, 31 июля), однако они быстро проходили. В такие моменты он избегал любых встреч, в том числе и с самыми близкими – Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной. Но уже с 15 июля состояние Ленина стало заметно меняться. Владимир Ильич перебрался в комнату Крупской. К обеду стал спускаться в нижнюю столовую, а в солнечные дни – на веранду. Охотно сидел за общим столом, ел без посторонней помощи. Принимал посильное участие в разговоре, живо реагировал на шутки²³⁴¹.

Врачей, однако, как и прежде, к себе не подпускал. Исключением, как пишет Крупская, были лишь В.Н. Розанов и Ф.А. Гетье, на которых он «смотрел не как на врачей, а как на добрых знакомых. Не как на доктора, а как на товарища, смотрел он и на В.А. Обуха». Но и с ними «разговоры о болезни не допускались», и врачам зачастую приходилось наблюдать за своим пациентом «лишь из соседней комнаты. Стал он тяготиться и сестрами милосердия – и хоть сдерживался, но видно было, что их присутствие ему тяжело»²³⁴².

Тогда, дабы ликвидировать атмосферу больницы, порешили обновить команду. Число ухаживающего за Лениным медперсонала свелось к трем человекам: только что окончившему медфак молодому врачу Николаю Семеновичу Попову, фельдшеру Владимиру Александровичу Рукавишникову и студенту-медику Казимиру Римша (Зорьке).

«Все это была партийная публика, – пишет Крупская, – бесконечно преданная Владимиру Ильичу, старавшаяся угадать каждое его желание… Владимир Ильич не мог не чувствовать этого и горячо к ним привязался. У него светлело лицо, когда они входили в комнату, он шутил и смеялся с ними. Они внесли в нашу жизнь молодую жизнерадостность и создали в значительной мере… атмосферу уверенности в выздоровлении и спокойствия…

…И все другие – стряпавшая для Владимира Ильича латышка, прислуживавшая за столом работница с фабрики Мосшвей Е.И. Смирнова, товарищи шоферы, товарищи из охраны, монтер – тов. Хабаров И.Н. – все жили мыслью, как бы сделать Владимиру Ильичу все получше. И он чувствовал, не мог не чувствовать этого»²³⁴³.

Если не было дождя, то начальник охраны Петр Петрович Пакалн по нескольку часов катал его в кресле по парку. И сидел теперь Ильич в кресле прямо, не облокачиваясь, сам пересаживался на скамейку, с удовольствием вдыхал запах полевых цветов, но особенно радовался, когда замечал в траве белые грибы, которых в то лето уродилось великое множество.

Впрочем, на какое-то время это удовольствие ему подпортили. Красноармейцы из охраны стали заранее проходить маршрут прогулки и там, где торчали грибы, выставляли «пост» в лице санитара или Надежды Константиновны. Заметив эту уловку, Владимир Ильич ужасно огорчился и обиделся до слез, ибо такая подмога была ему уже не нужна²³⁴⁴.

Никого со стороны видеть он по-прежнему не хотел, хотя, встретив во время прогулки 20 июля брата – Дмитрия Ильича, обрадовался ему, однако задерживать не стал. Но на следующий день случилось непредвиденное…

Часов около четырех, во время прогулки по саду, Владимир Ильич узнал, что в комнате правого бокового флигеля, где раньше жил он сам, поселили управляющего совхозом «Горки», старого народника, бывшего сельского учителя, друга его молодости еще по Алакаевке и Самаре – Алексея Андреевича Преображенского.

Тогда, летом 1889 года, на хуторе Шарнель, всего в трех верстах от Алакаевки, обосновалась студенческая коммуна, обрабатывавшая своим трудом 100 десятин земли. Но помимо тяжкого крестьянского труда было в ней и другое…

Долгие вечерние разговоры о жизни, судьбах страны, долге интеллигенции перед народом, стихи, песни и романсы под гитару, та пьянящая атмосфера товарищества, духовности, возвышенной юношеской романтики, которая была так свойственна народнической молодежи того времени.