В январе на рассвете

— А-а! — завизжала девочка в руках Чижова.

Всего лишь какое-то мгновение размышлял Чижов, но этого мгновения вполне хватило ему, чтобы увидеть взметнувшуюся руку Сметанина с гранатой. Но еще прежде мелькнуло перед ним перекошенное страхом, озаренное печным отсветом личико Нюрки, и чем-то оно напомнило ему лицо дочурки Акулины, такое же худенькое и болезненное, впрочем, как и у той девочки в землянке, куда заходили партизаны предыдущей ночью, — все это болью отозвалось в нем. Почувствовав толчок в спину, уже ничего больше не сознавая, он обхватил девочку, прикрыл ее своим телом. И еще до того, как грохнул взрыв и он вместе с Нюркой очутился на полу, что-то ожгло его под лопаткой и где-то возле плеча.

Он потянулся рукой к плечу. «Хорошо хоть Нюра цела», — подумал Чижов.

Рядом лежал Сметанин. В сенях кто-то стонал, человек на карачках полз через порог, во дворе слышались суматошные крики и вопли, ударили выстрелы из винтовок.

Не подымаясь, только сдвинувшись чуть в сторонку, Володька отцепил вторую гранату и метнул ее в открытую дверь, в сени. И припал лицом к полу. Затем, едва громыхнуло, вскочил и опрометью кинулся к двери, чтобы выбежать во двор. Навстречу загремели выстрелы, заставившие его попятиться. Почувствовал: чем-то железным огрели по бедру так, что он споткнулся. Под ногами оказалось чье-то тело. Выругавшись, подскочил к окну, прикладом автомата вышиб раму, увидел красные вспышки в темноте; с улицы стреляли в окна, и пули щелкали над головой, отрывая от стен щепки.

Володька пригнулся к полу, чтобы не задело пулей, но тут нога у него как-то странно подломилась. В горячке он не сразу понял, что ранен. Теперь же, когда попробовал встать, острая боль в бедре снова повалила его на пол. Кое-как сел, стал поспешно ощупывать ногу. Пальцы его были в крови.

«Черт возьми, неужели ранили? — подумал он с удивлением. — Не может быть, чтобы меня ранили!» Вее окна были разбиты, и в них вместе с пулями врывался снежок. Избу застлало дымом; в глубине печи тлела груда раскаленных углей, тускло освещая пол, заваленный обломками кирпича.

Стоя на коленях, Чижов вытирал подолом маскхалата залитое кровью лицо.

— Ванюшка, дорогой, зацепило?

— Осколком в плечо, на излете. Ерунда!

— Вот же черт! — выругался Володька. — И меня тоже царапнуло… в ногу… Ну ладно, помирать — так с музыкой! Знай наших. Может быть, еще пробьемся?

— С девочкой вон что делать? — неуверенно произнес Чижов, оглядываясь на запечек, где в углу лежала Нюрка, закрыв голову руками и вздрагивая всем телом; она тихонько скулила.

— Вот еще навязалась, — сказал Володька, отворачиваясь с автоматом к окну. — Ну, этой тетке мало голову оторвать за такие дела. Заварила кашу, пускай сама теперь расхлебывает.

— Девчонка не виновата, надо выпустить ее.

— Как бы не так, еще что надумал? Пускай вместо заложника.

— Да ты что, в своем уме? — возмутился Чижов. — Такими делами не шутят. Надо быть последней сволочью, чтобы так говорить.

— Ну ладно, следи за дверью. Попробую договориться, может, что и получится.

Он ползком добрался к кровати, снял подушку. Потом, прикрываясь подушкой, осторожно выглянул в окно, выходившее во двор. В лицо ему сыпануло мокрой снежной пылью. За стайкой полыхнула вспышка. Пуля ударила в раму — на подоконник брызнули осколки стекла. Володька отдернул голову.

«Так и кокнуть могут», — подумал он без всякого страха.

— Стой, не стреляй! — крикнул он как можно громче. — Девчонка ваша здесь, хозяйская, еще подстрелите!

Стрельба оборвалась. Минута, другая. Потом откуда-то из-за сарая крикнули пьяным голосом:

— Отпускай Нюрку, ну! И сами выходите — сохраним жизнь.

— А больше ничего не хошь? — зло засмеялся Володька. — Дурней себя ищешь? Ничего не выйдет. Все равно вам всем, сволочам, предателям, капут будет. Ни одного иуды не оставим, всех На тот свет отправим.

— Заткнись там, падла! — ответил тот же голос. — Лучше выпускай Нюрку, а то хуже будет.

Володька захохотал, злорадно так, подразнивать стал полицаев, но Чижов сурово оборвал его.

— Перестань рядиться, чего там. Пусть уходит, пока не стреляют. Вставай Нюра, иди к маме. — Он приподнял девочку с пола, она вжала голову в шубейку.

— Ой, дяденька, боюсь я.

— Ничего не бойся, Нюра. Вон кончится война, все дети будут счастливыми, никого бояться не будут.

— Хватит там сюсюкать, кончай волынку! — позвал от окна Володька.

Понемногу светлело за окном. Редела ночная темь, опадала на сугробы и приусадебные постройки, но поземка еще мела, и в избу через разбитые окна наносило снегу.

Володька видел, как, осторожно ступая, словно слепая, сошла с крыльца девочка, потом, пройдя через распахнутые ворота, остановилась, оглянулась на избу. Ей что-то сказали из темноты, слов он не расслышал, и тогда она, неловко согнувшись, побежала за стайку, откуда вскоре раздался женский плач; по голосу Володька узнал хозяйку.