«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников

«Первый раз я увидел его в Ленинской аудитории – вспоминал Л. Мезинов. – Он, немножко сутулый, легконогий, взбегал вверх по ступенькам с тетрадочкой в руках (я тоже иногда брал в руки тетрадку, чтобы показать, что учусь, а не только сочиняю всякую всячину). Я тогда только поступил (это был 55-й год), ещё никого не знал в институте, но имя Коваля уже было на слуху.

О нём говорили как о незаурядной личности. Для контакта нам с ним много времени не понадобилось: перекинулись парой цитат из популярных тогда Ильфа и Петрова, поострили…»[70]

«Коваля я впервые увидел в институтском литературном объединении, – рассказывал Ю. Ряшенцев. – Юра тогда, как и многие из нас, увлекался Хармсом, но, в отличие от других, «переболел» «обэриутами» и пошёл дальше, взяв от них всё, что можно: причудливую образность, ироничность. Талантливые люди талантливы во всём. Это, прежде всего, относится к Ковалю. Он был талантлив во многом: от малого тенниса до большой литературы. Коваль олицетворяет институтское творчество той поры – не кабинетное, не отъединённое от жизни, а естественно вырастающее из неё. Наши девушки считали его красавцем, а мне он всегда казался невыразимо обаятельным. В нём было гусарское начало. И хотя обычно песню про гусар, которую они исполняли с Кимом, он адресовал мне и Илюшке Суслову, выпускнику Полиграфического, позднее создателю клуба «12 стульев» в «Литературной газете» (мы с ним работали в «Юности»), Коваль сам был настоящим гусаром, непосредственным, азартным»?[71]

В институте Коваль особенно дружил с Леонидом Мезиновым, Сергеем Розенталем (Яковенко), Эмилем Херсонским.

Л. Мезинов говорил: «Коваль при всей своей индивидуальности и сосредоточенности на своей работе был человек бригадный. Он любил совместную работу».

В годы учёбы это выражалось в коллективном сочинительстве. С. Яковенко вспоминал: «На лекциях мы сидели вчетвером: я, Юра Коваль, Лёша Мезинов, Миля Херсонский – и писали смешные стихи, приличные и не очень, о преподавателях и студентах. Позже наш авторский коллектив разделился: мы с Милей продолжали сочинять стихи, а Юра с Лёшей начали писать «Простреленный протез», положивший начало «Суеру-Выеру». Юра посвятил Мезинову главу в романе, ведь многое из того, что я прочёл в окончательном варианте, они придумали вместе».[72]

Вот некоторые образцы абсурдистских, в стиле обэриутов, опусов Коваля-Мезинова, жизнерадостных, насмешливых и, уж конечно, возмущающих скучных обывателей своей нарочитой эпатажностью. Но сколько в них весёлого удальства, азартной игры со словом, виртуозного владения формой!

С. Яковенко и Ю. Коваль,

Они стремились вырваться из тесных рамок унылых норм жизни и стиха – и это им удалось! Потом эти юношеские эксперименты со словом обернутся в прозе зрелого Коваля, особенно в «Суере», такими лингвистическими находками, которые станут роскошным подарком всем любителям его прозы.