В Иродовой Бездне. Книга 3

Лева знал, что одним из фельдшеров в больнице был молодой священник, разумеется бывший. Остриженный, как все, в арестантской одежде, он ничем не напоминал собою священника, но был сдержанным, задумчивым, аккуратным в исполнении, и Лева нередко представлял себе, что он про себя молится. Но подойти и сказать ему хотя бы несколько слов, спросить Лева не решался. Ведь кругом были «пшики», и каждый подобный разговор могут расценить как религиозную пропаганду, а она в условиях лагерей тогда особенно преследовалась.

Доктор Тишин не скрыл от Левы, что он жил с медсестрой Раей, и не только с ней одной, но, посещая другие колонны, имел там связь с другими женщинами.

— Я не могу, не могу, — говорил он. — Ведь это единственное удовольствие в жизни. Ну, еще десять лет проживу, и это кончится. Нужно пользоваться тем, что есть.

На все подобные рассуждения Тишина Лева молчал. Он понимал, что люди, впавшие в грех, не могут иметь и не видят в жизни ничего лучшего, светлого.

За зоной находилась большая прачечная. В ней работали заключенные женщины. Лева изредка, по поручению Тишина, ходил проверять за зону качество санобработки и стирки. Другим фельдшерам, которые это делали, врач не совсем доверял и для контроля посылал Леву. Бывая в прачечной, Лева среди прочих заметил одну молодую девушку, краснощекую, круглолицую, которая не шумела и не кричала, как прочие, в ответ на его замечания, но была как-то особенно молчалива.

— Вы откуда? — как-то спросил Лева.

— Из-под Москвы.

— А за что попали сюда?

— Нам приписали контрреволюционную организацию и агитацию, — ответила она, потупив глаза.

— Так что же вы, и в самом деле боролись с Советской властью?

— Нет, мы совсем не против власти.

Девушка отвернулась и стала прилежней стирать. Лева отошел в сторону и стал разговаривать с армянином — заведующим прачечной, но мысли его были прикованы к девушке. Что-то подсказывало ему, что это, вероятно, верующая сестра.

Выбрав удобную минуту, когда около нее никого не было, он подошел к ней и прямо поставил вопрос:

— Вы верующая? Вы сестра?

Девушка задрожала, испугалась, однако не посмела отречься и тихо сказала:

— Да, я из евангельских христиан-баптистов.

— Не бойтесь, — тоже тихо сказал Лева, — я брат ваш, тоже люблю Иисуса. Как вы бодрствуете?

Девушка покраснела и, не поднимая головы, ответила:

— Не совсем. Молюсь Богу, прошу сил, но кругом мир, давно не вижу верующих.

— Родители ваши верующие?

— Да, верующие, у нас была хорошая небольшая община. Я с детства возрастала, ходила в церковь. Была молодежь.

— Много вас арестовали?

— Да, мы собирались, несколько человек взяли старших и меня с моей подружкой.

— А где ваша подружка?

— Она отбывает срок в другом лагере.

— Ну, бодрствуйте, сестра, молитесь. Вон идет ваш заведующий, я пойду…

Снова наступила холодная зима. Больница была переполнена, для больных были выделены еще дополнительные помещения.

Неожиданно приехал начальник санчасти. Он обошел помещения больницы. Врач Тишин всячески хвалил Леву, и начальник на этот раз остался доволен им.

— У нас очень много слабых больных, — говорил Тишин. — Нужно их прокомиссовать и сактировать, они совершенно балласт для нашего лагеря.

— Хорошо, — сказал бородач. — Я сейчас позвоню, к нам привезут сюда врача Рогге, и мы прокомиссуем.

Для Левы было большой радостью увидеть вновь дорогую Ольгу Владимировну, хотя для разговора с ней у Левы совершенно не было времени, приходилось напряженно работать, отбирать для комиссии самых слабых, подготавливать их истории болезни. Ольга Владимировна также не имела ни минуты свободной. Она с Тишиным осматривала больных и составляла акты. Но уже одно то, что Лева видел Ольгу Владимировну, слышал ее голос, было для него праздником.

Комиссовку кончили ночью. Несмотря на свою старость и усталость, Ольга Владимировна по-прежнему была со всеми заключенными больными особенно ласкова, заботлива, все так же каждого называя «голубчиком».

«Вот, — думал Лева, — она провела в заключении многие годы. Казалось бы, можно огрубеть, очерстветь. Но нет. Несмотря на усталость и старческие годы, она вся светится любовью и состраданием к людям. И это потому, что она истинная христианка. Любовь Христа делает ее таким чутким, настоящим врачом».

Начальник санчасти, словно угадывая мысли Левы, сказал:

— У нас Ольга Владимировна особый человек. Некоторые считают, что она просто чудачка. А я считаю, что она — воплощение неземной доброты. Мы ее, конечно, на амбулаторные приемы не ставим, иначе она всех от работ освободит. Всех жалеет, каждого симулянта считает больным.

— Да, да, — подтвердила Ольга Владимировна. — Если человек симулирует, значит, он болен. Нормальный, здоровый человек не будет симулировать, он будет работать.

— Но так или иначе мы возбудим ходатайство о досрочном освобождении Ольги Владимировны. Вот приедет суд, и дела лучших работников будут пересматривать, а их освобождать. И среди лучших работников администрация утвердила Ольгу Владимировну, а мы дали ей отличную характеристику.