В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

Легко сразу уловить две стороны Джованны в отношениях: одна подростковая, взрывоопасная, другая — сухая: именно так она ведет себя с другими, не признавая и псевдоконтейнируя свою взрывчатость, так пугающую ее... И действительно, после одной из моих интерпретаций на этот счет она рассказывает обо всех детских болезнях, сопровождающихся сыпью, которыми она переболела: краснуха, корь, скарлатина, — и буквально воспламеняется, становится вся красная...

Евнух Карлы

Карла на одном из сеансов рассказывает о «евнухе», называя так одного из своих коллег. Бесполезно раскрывать значение персонажа «евнух» во всех актуальных для отношений смыслах: он может означать осторожно интерпретирующего аналитика, ту часть пациентки, которая переживает собственную женскую идентичность как кастрацию, либо часть пациентки, не способную на эмоциональную пенетрацию, подчиненную и неискреннюю, а так же ее восприятие аналитика, из чувства мести кастрированного ею в мыслях. «Евнух» может означать бесконечное количество смыслов в зависимости от функционирования наших психик на разных сеансах.

Но рядом с «евнухом» появляется «приятель подруги», «который бьет чашки, когда моет их»... Этот персонаж тоже, с одной стороны, выражает слишком сильную пенетративную активность аналитика, а с другой — интрузивную часть пациента, а также другие особенности функционирования наших психик на сеансе. Иногда маска (или марионетка) оживляется чем-то исходящим от пациента, иногда — от аналитика, а в других случаях это нельзя отнести ни к тому, ни к другому в силу высокой «скорости» их взаимодействия.

То же самое можно сказать и о других персонажах, появившихся (или рожденных) на сеансе: директор института... подруга Лаура... подружка-мещанка... подружка-феминистка... кузен-гомосексуалист... Таким образом, весь спектр текущих взаимоотношений проявляется в «формах функционирования» психик пациентки и ее аналитика. Это маски, наполняющиеся жизнью, но рискующие стать безжизненными, если ограничить взаимообмен частей и ролей, циркуляцию чувств и трансформаций, молниеносно возникающих или создающихся в результате долгих усилий и страданий. Ригидная интерпретация переноса закрыла бы им путь и задушила бы их постоянный процесс становления, их нарратив, их построение все новых и новых эмоциональных ситуаций.

Аналитик слушает рассказ пациента в убеждении, что «факты», приносимые на сеанс, становятся (особенно для него, аналитика) фактами, имеющими место в его кабинете. Они рождены при встрече и развитии отношений двух психических жизней, их взаимных проективных идентификаций. Но для аналитика это внутреннее слушание, следование за внутренним развитием: многоголосье группы его внутренних супервизоров... оркестр его аналитического опыта... В то же время внутренний диалог, постоянно возобновляющийся и затихающий, создает компас, который помогает не сбиться с пути, не потерять из виду «север» на карте отношений.

Аналитик участвует в игре, не снимая масок с персонажей сеанса, не заставляя их проходить через «таможню». И конечно, любая, самая «слабая» модуляция или интервенция аналитика оказывает влияние на поле, меняет сценографию и персонажей, т. к. его «высказывание» должно воплотить мысли пациента о том, что сейчас «высказывает» аналитик и чему дает определение... И пациент, в свою очередь, что-то добавляет...

Так что игра продолжается с постоянными трансформациями, с интервенциями аналитика, которые будут казаться незначительными, лишь слегка касающимися трансферентного смысла происходящего. Но, несмотря на кажущуюся незначительность, они провоцируют трансформации в биперсональном поле и стимулируют активность пациента. В какие-то моменты аналитик может почувствовать необходимость заморозить ситуацию, сделать снимок здесь-и-теперь в отношениях и положить его в архив... Или у пациента может произойти инсайт... а у аналитика — вспышка вдохновения, что сломает формирующуюся конфигурацию и изменит структуру поля, за чем сразу последуют новые трансформации.

Я убежден, что нашим главным принципом должен стать поиск отношенческого смысла во всем, что говорится в поле, именно потому, что все высказывания пациента на сеансе напрямую указывают на те чувства, которые относятся к его и нашему функционированию, когда мы вместе. История, жизнь, сновидения пациента всегда говорят нечто и об актуальном взаимодействии. И мы прекрасно знаем, что история, детство, «мама» и «папа» — это неизбежный перевод на язык времени и пространства всего того, что иначе осталось бы невысказанным в эмоциональном пламени двух тесно соприкоснувшихся душ (психик), для которых мышление — это всего лишь недавно приобретенная функция (Bion, 1978).