В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль

Часто спрашивают, почему Хайдеггер не может говорить просто? Его запутанные и неестественные термины располагают к пародиям — как в романе Гюнтера Грасса «Собачьи годы»[19] 1963 года, где персонаж, попав под влияние безымянного философа, называет недоваренный картофель «картошкой, забывшей о Бытии» и вычищает грызунов из водопроводных труб на кухне, задаваясь вопросом: «Почему крысы, а не другое сущее? Почему вообще все, а не ничто?» Может показаться, что если бы Хайдеггеру было что сказать, то он бы излагал свои мысли простым языком.

Все дело в том, что он не ставит себе задачу быть обычным. Похоже, Хайдеггер даже не хочет общаться в привычном смысле этого слова. Его цель — сделать привычное непонятным и запутать нас. Джордж Штайнер считал, что стремлением Хайдеггера было не столько быть понятым, сколько быть пережитым через «ощущаемую странность». Это похоже на эффект отстранения, использовавшийся Бертольдом Брехтом в его театре, предназначенный для того, чтобы не дать зрителю слишком увлечься историей и остаться в рамках узнавания привычного. Язык Хайдеггера держит вас в напряжении. Он динамичен, навязчив, иногда смешон и часто напорист; откройте любую страницу — и все покажется чересчур стремительным или напористым; его язык рвется вперед, зажигает, удивляет. Хайдеггер признавал, что его манера письма слегка «неуклюжа», но он считал это небольшой платой за то, чтобы перевернуть историю философии и вернуть нас к Бытию.

Для читателей, не владеющих немецким языком, некоторые темные места в текстах Хайдеггера кажутся артефактом перевода. В немецком приветствуются монументальные словесные конструкции, но в переводе они выглядят как длинные нагромождения корней, разделенные дефисами и похожие на искореженные железнодорожные вагоны. Например, «Вопрос бытия» по-немецки звучит как элегантное Seinsfrage. Но даже немецкому языку не под силу удобно разместить Sich-vorweg-schon-sein-in- (der-Welt) als Sein-bei (innerweltlich begegnendem Seienden), или «вперед-себя-уже-бытие-в- (мире-) как бытие-при (внутримирово встречающемся сущем)».

Хайдеггера можно рассматривать как литературного новатора и, возможно, даже как своего рода модернистского писателя. Во время работы над этой книгой мне попалось исследование Джанет Малкольм «Две жизни» об экспериментальном романе Гертруды Стайн «Становление американцев». Стайн начинает свой текст как привычную семейную сагу, но далее отказывается от традиционных способов письма и представляет своих героев так:

«Я всегда ощущаю каждого из них как нечто более темное, более светлое, более тонкое, более густое, более грязное, более чистое, более гладкое, более комковатое, более зернистое, более смешанное, более простое… и всегда я ощущаю в каждом из них их вид вещества, как много в них, как мало в них, как все по частям в них, как комки в них, удерживаемые вместе иногда частями того же самого, иногда другими видами вещества в них… [Одни…] состоят из маленьких комочков одного вида бытия, удерживаемых вместе или отделенных друг от друга, как это ощущается в них, комочки в них отделены друг от друга другим видом бытия в них, иногда другим видом бытия в них, который почти полностью противоположен комочкам в них, комки всегда тают в окружающем бытии, которое не дает комкам соприкасаться, в некоторых потому, что вид бытия в них распределен в них так тонко, что все, чему они научились, что им нравится быть в жизни, вся реакция на все интересное, в них, на самом деле не имеет ничего общего с тонко распределенным бытием в них… Некоторые всегда цельные, хотя существо в них — это кашицеобразная масса с кожей, чтобы удержать их в себе и таким образом сделать единым целым».