В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль

При личном общении Хайдеггер еще более пренебрежительно относился к гуссерлевской философии. Даже когда наставник писал восторженные рекомендательные письма, чтобы помочь ему получить работу, Хайдеггер заявлял собеседникам, что считает Гуссерля «смехотворным». Карлу Ясперсу, с которым он подружился, Хайдеггер в 1923 году писал: «Он живет миссией основателя феноменологии. Никто даже не знает, что это». (А так как Ясперс уже давно признался, что не знает, что такое феноменология, он вряд ли мог помочь в этом вопросе.) Их разногласия всплыли наружу к 1927 году. Когда в начале того же года Гуссерль и Хайдеггер попытались совместно написать статью о феноменологии для Британской энциклопедии, у них ничего не вышло. Во-первых, каждый из них считал, что у другого явные проблемы с ясностью в выражении своих мыслей. С этим трудно поспорить. Гораздо хуже было то, что они уже расходились почти по каждому пункту в самом определении феноменологии.

Гуссерль принял бунт Хайдеггера близко к сердцу. Он ожидал от ученика совсем иного: они обсуждали, как Хайдеггер возьмет на себя работу над «Nachlass» Гуссерля — его наследие неопубликованных рукописей — и в будущем продолжит развивать его философию. Помогая ему получить работу в Марбурге, Гуссерль также помог ему устроиться на собственный пост во Фрайбурге, выйдя на пенсию, — в надежде, как он признавался позже, что это вернет Хайдеггера в строй. Но вместо этого с приходом Хайдеггера Фрайбург стал городом «двух феноменологий». Версия Гуссерля выглядела все менее интересной, в то время как вариант Хайдеггера все больше походил на культ.

На праздновании семидесятилетия Гуссерля 8 апреля 1929 года Хайдеггер произнес длинную речь со слегка оскорбительным подтекстом под видом благодарности, подчеркнув, что философия Гуссерля заслуживает переосмысления и смены направления. В своей благодарственной речи Гуссерль сказал, что он правда поставил перед собой такую задачу, но она очень далека от завершения. Еще один подтекст: несмотря на все сказанное Хайдеггером, он на верном пути, и каждый должен к нему присоединиться, чтобы довести дело до конца.

Хайдеггер повел себя непорядочно, но Гуссерль действительно возлагал на ученика слишком большие надежды. Его желание превратить Хайдеггера в мини-Гуссерля для следующего поколения, должно быть, подавляло талант последователя. Не было никаких причин считать, будто Хайдеггер будет следовать за ним буква в букву: философия так попросту не работает. На практике, если философия действительно революционна, против нее неизбежно будут восставать именно потому, что она бросает вызов.

Другое дело, что Гуссерль не считал себя старой гвардией, от которой новое поколение должно естественным образом отделиться и вырасти. Напротив, он полагал, что радикализируется все больше, а молодежь за ним, напротив, не поспевает. Он видел себя «уполномоченным лидером без последователей, то есть без соратников в радикально новом духе трансцендентальной феноменологии».

По Гуссерлю, философская ошибка Хайдеггера заключалась в том, что он оставался на уровне «естественного отношения» или «здравого смысла». Это обвинение выглядит странно: что в этом может быть плохого? Но Гуссерль имел в виду, что Хайдеггер не отбросил накопленные предположения о мире, которые должны были быть отвергнуты в эпохé. Одержимый бытием, он забыл про основной шаг в феноменологии.

Для Хайдеггера забывчивым был Гуссерль. Его поворот вовнутрь, в сторону идеализма, означал отдачу приоритета абстрактному созерцательному разуму, а не динамичному Бытию-в-мире. С самого начала «Бытия и времени» он дает понять, что ему нужно не теоретическое исследование, не просто перечень определений и доказательств, а конкретное исследование, начинающееся с того, что Dasein делает в данный момент.

«Это просто антропология», — ответил Гуссерль в одной из лекций 1931 года. Начинать с конкретного мирского Dasein означает отказаться от высоких устремлений философии и поиска истины. Гуссерль не мог понять, почему Хайдеггер это игнорирует, — но Хайдеггера все меньше и меньше интересовало, что думает Гуссерль. Он стал более сильной фигурой и сам перетягивал к себе протеже Гуссерля.

«Бытие и время» Хайдеггера поначалу вызывает в воображении безмятежный мир счастливых кузнецов, живущих со своими товарищами в их общем Mitsein и имеющих смутное предпонимание Бытия, о котором они в деталях даже не задумываются. Будь в Хайдеггере только это, он, вероятно, не был бы так интересен — ведь если бы человеческая жизнь ограничивалась коллективным трудом, мы вряд ли вообще интересовались бы философией. Кому вообще нужны философы в таком скучном мире? К счастью для профессии, иногда все начинает рушиться и ломаться. А Хайдеггер пытается осмыслить, как с этим жить дальше.