В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль

Карл и Гертруда Ясперс также бились все 1930-е годы в поисках ответа на вопрос: должны ли они покинуть Германию? Нюрнбергские законы 1935 года серьезно ограничили их жизнь: они лишили евреев гражданства и запретили смешанные браки, хотя уже существовавшие, как и их, до поры до времени официально терпели. В следующем году из-за своего брака Ясперс потерял университетскую должность. И тем не менее они не могли заставить себя уехать. Вместо этого супруги не высовывались и жили осторожно, так же как Ясперс научился всегда с осторожностью дышать и двигаться, боясь повредить жизненно важные органы.

Ханна Арендт, напротив, уехала рано: ей помогло веское предупреждение. Сразу после прихода к власти нацистов, весной 1933 года, ее арестовали во время изучения материалов по антисемитизму для Немецкой сионистской организации в Прусской государственной библиотеке Берлина. Квартиру обыскали; их с матерью ненадолго поместили под стражу, а затем отпустили. Они сбежали, даже не остановившись, чтобы оформить документы. Перебрались в Чехословакию (тогда еще безопасную) способом, слишком невероятным, чтобы быть правдой: у сочувствующей немецкой семьи на границе был дом с парадной дверью в Германии и черным ходом в Чехословакии. Семья приглашала людей на ужин, а ночью пропускала их через заднюю дверь. Из Праги Арендт и ее мать отправились в Женеву, затем в Париж и, наконец, в Нью-Йорк, где и поселилась Арендт. Позже она сказала интервьюеру на телевидении, что все с самого начала знали, насколько опасна нацистская Германия, но теоретически знать — это одно, а действовать в соответствии с этим и сделать это «личной судьбой» — совсем другое. Так или иначе, они выжили.

Бывший оппонент Хайдеггера в Давосе[29], Эрнст Кассирер, преподававший в Гамбурге с 1919 года, в отличие от Ясперсов не колебался. После принятия апрельских законов 1933 года он оценил быстро ситуацию и уже в мае уехал вместе с семьей. Два года Кассирер провел в Оксфордском университете, затем шесть лет в шведском Гетеборге; а когда стало казаться, что Швеция перейдет под контроль Германии, он переехал в США, где преподавал в Йельском университете, а затем в Колумбийском. Кассирер дожил почти до самого конца войны: 13 апреля 1945 года в Нью-Йорке он умер от сердечного приступа во время прогулки.

Эммануэль Левинас уехал во Францию задолго до прихода нацистов к власти. Он преподавал в Сорбонне, натурализовался как француз в 1931 году, а когда началась война, записался в армию.

Дети Гуссерлей, Элли и Герхарт, эмигрировали в США. Самому Эдмунду Гуссерлю в ноябре 1933 года предложили должность в Университете Южной Калифорнии. Мне удивительно легко представить его в образе настоящего калифорнийца — всегда аккуратного, в костюме, прогуливающегося с тростью под пальмами и ясным белым солнцем — подобно многим другим европейским интеллектуалам в эмиграции. Однако он не стал покидать страну, которая была его домом. Мальвина Гуссерль держалась рядом с ним — столь же непоколебимая.

Гуссерль продолжал работать в своей обширной личной библиотеке. Студента, которого Хайдеггер едва не убил своим упрямством, Макса Мюллера, Хайдеггер часто посылал к Гуссерлю домой с поручениями, обычно чтобы тот был в курсе того, кто чем занимается и какие диссертации пишутся на философском факультете. Очевидно, Хайдеггер не хотел, чтобы Гуссерль оказался полностью изолирован, однако сам никогда его не навещал. Мюллер радовался возможности увидеться с великим феноменологом. Общаясь с ним, он сделал вывод, что Гуссерль действительно был довольно замкнут — главным образом потому, что мало интересовался внешними делами. «Он был ярко выраженным монологическим типом и, поскольку полностью сосредоточился на философских проблемах, не переживал начавшееся в 1933 году время как “тяжелое” — в отличие от своей жены».

Однако Гуссерль уделял больше внимания миру, чем казалось на первый взгляд. В августе 1934 года он подал заявку на поездку в Прагу на Восьмой международный философский конгресс, посвященный теме «Миссия философии в наше время». Ему отказали, поэтому он послал письмо, которое должно было быть зачитано на конгрессе. Это был краткий, но интересный документ, в котором Гуссерль предупреждал, что европейской традиции разума и философского поиска угрожает кризис. Он призывал ученых в каждой области взять на себя ответственность — «ответственность перед собой», или Selbstverantwortung, — чтобы противостоять этому кризису, и особенно создать международные сообщества, которые объединили бы мыслителей разных стран.