В Кэндлфорд!

А дальше почти сразу же, как потом казалось Лоре, наступила весна. Сельская местность вокруг Кэндлфорд-Грина была красивее и разнообразнее, чем окрестности Ларк-Райза. Вместо ровных пахотных полей здесь были невысокие зеленые холмы, долины, рощи и маленькие извилистые ручьи. Почтовый маршрут Лоры пролегал через обширные пастбища, и по возвращении ее новые ботинки нередко бывали покрыты желтой пыльцой лютиков. Перелески изобиловали колокольчиками, по берегам ручьев росли калужницы и незабудки, а на заливных лугах – примулы и бледно-лиловые сердечники. Лора редко возвращалась со своего ежедневного обхода без огромной охапки цветов, которую не знала куда девать. Ее спаленка превратилась в благоухающий сад, а на кухне она ставила букеты во все горшки и вазы, которые разрешала взять Зилла.

Времени на обход участка почтовые власти отвели с лихвой, и Лора обнаружила, что если вначале поторопиться, то после разноски всех писем у нее останется целый час на прогулку и исследование местности, прежде чем пора будет возвращаться домой. Очевидно, график составлялся в расчете на более взрослых и степенных, чем Лора, почтальонов.

Вскоре девочка уже знала каждое дерево, цветочную поросль и куст папоротника на своей тропинке, а также все сады, дома и лица людей, встречавшиеся на пути. Вот полуготический коттедж старшего садовника, который кажется таким внушительным на фоне сверкающих оранжерей, а вот и языкастая жена садовника, валлийка, – женщина добрая, только отделаться от нее трудно; вот доярка с фермы, которой велено каждое утро давать Лоре кружку молока и следить, чтобы она его выпивала, потому что фермерша считает, будто девочка слишком быстро растет; вот выстроившаяся в ряд полудюжина коттеджей, абсолютно одинаковых что снаружи, что внутри, но отличающихся степенью комфорта и опрятности. Тогда Лора впервые задалась вопросом, над которым часто раздумывала в последующей жизни: почему в совершенно одинаковых домах и при совершенно одинаковых доходах у одной женщины комнаты уютны и со вкусом обставлены, а у другой напоминают скорее убогую конуру в трущобах?

Обитательницы коттеджей, среди которых тоже имелись как опрятные, так и не очень опрятные женщины, всегда были добры к Лоре, особенно когда она приносила им долгожданные, но такие редкие письма. Ей далеко не каждое утро нужно было идти к коттеджам, потому что писем для тамошних жильцов часто не было, и у нее оставалось еще больше времени на то, чтобы бродить у пруда и, протягивая руку над водой, рвать прудовые лилии, как называли там маленькие желтые кубышки, размышлять над гнездом с птичьими яйцами или, сидя на солнышке, дуть на одуванчики. Летом Лора совершала обход в чистеньком ситцевом платье и широкополой соломенной шляпе, которую иногда украшала венком из полевых цветов. В сырую погоду надевала свои новые прочные ботинки и темно-фиолетовый непромокаемый плащ, подаренный одной из кэндлфордских тетушек. На плече несла сумку с письмами, а также, первую часть пути, – замкнутую на ключ собственную почтовую сумку сэра Тимоти, сделанную из кожи.

Лориному абсолютному счастью мешали лишь лакеи и коровы. Коровы собирались вокруг перелазов, которые ей приходилось преодолевать, и оставались глухи ко всем ее робким шиканьям. Лора с рождения привыкла к коровам и в поле их не боялась, однако мысль о необходимости спускаться с перелаза в это море голов и рогов тревожила ее. Она знала, что буренки – кроткие существа и никогда не нападут на нее, но ведь недаром у них такие острые и длинные рога. Как-то утром пастух увидел, что девочка колеблется, и крикнул ей:

– Смелее!

Он объяснил, что, если Лора подойдет и быстро переберется через перелаз, коровы разойдутся в стороны.

– Они не знают о твоих намереньях. Покажи им, что у тебя есть дела по другую сторону перелаза, что ты спешишь, и они уступят тебе дорогу. Коровы – твари сообразительные.

Все вышло так, как сказал пастух: когда Лора подошла и решительно перебралась через перелаз, коровы вежливо посторонились, пропуская ее, и вскоре так привыкли к девочке, что сами расходились при ее приближении.

Лакеи вели себя отнюдь не столь благовоспитанно. В тот утренний час, когда Лора ежедневно являлась в особняк, они несли службу, вернее бездельничали, в задних комнатах, рядом с черным ходом, к которому следовало доставлять почту сэра Тимоти. При звуке дверного звонка двое или трое из них выскакивали за дверь, хватали из рук Лоры кожаную сумку и начинали перебрасываться ею, а иногда и пинали ее. Они ненавидели эту сумку, ведь в ней находилась их личная корреспонденция, и если сэр Тимоти объезжал поместье или занимался делами в своем рабочем кабинете, они были вынуждены дожидаться, пока он не сможет или не захочет ее открыть. Слуги винили хозяина в том, что он изучал почерк и почтовые штемпели на их письмах и допытывался, что внутри. Возможно, чем-то подобным сэр Тимоти действительно занимался, потому что во времена Лоры лакеям на почту приходили до востребования рекомендации по ставкам и рекламные проспекты букмекеров.