В хвойном море. Рассказы

— Вы ненормальный! — Люся гневно смотрела в обезумевшие глаза его.

— Да, я схожу с ума… Но я не могу без вас. Позовите— и на коленках приползу.

— А потом что?

— Потом хоть казнь приму.

— У вас жена, дети… стыдитесь!

— Жена, дети… стыд… Сейчас это не имеет никакого значения. Только— вы.

— Поймите наконец, что у меня-то к вам нет ничего… пусто.

— Пусто, пусто… Это неправда, — произнес он сквозь зубы и шагнул, протягивая к ней руку.

Она выбежала из комнаты…

Теперь проверяет документы старшина Дубасов, состарившийся на милицейской службе в Терновке. Случается, иногда приходит и лейтенант. Здороваясь, он теперь не берет под козырек и, покончив с делом, не задерживается.

— Никаких происшествий, инцидентов не было, Людмила Васильевна?

— Нет.

— Приятно слышать. Бывайте здоровы.

И уходит холодный, степенный.

Летом, когда еще не приехали уполномоченные по уборке и заготовке хлеба, в Доме колхозника было мало постояльцев. Половина коек часто пустовала.

В эти дни затишья появился парень с рюкзаком за спиной, с фотоаппаратом на животе и флягой на боку. Был он худ, подвижен, крепок, чуть конопат, со спокойным, но цепким взглядом голубых глаз под выгоревшими бровями. Гладко стриженная голова придавала всему облику его что-то мальчишеское.

«Наверно, из заключения, — с чувством страха подумала Люся. — Какой-нибудь досрочно-условно-освобожденный».

— Место найдется? — спросил парень.

— Вы по личному делу или как? — спросила Люся, все еще оглядывая парня.

Он рассмеялся как-то добро и откровенно.

— По личному делу или как?.. Хорошо сказано.

Люся недоумевала, а парень смеялся непонятно чему. Он долго еще не мог погасить улыбку, доставая паспорт и командировочное удостоверение.

— Студент! — с радостным удивлением произнесла Люся и тоже заулыбалась. К студентам она испытывала почтение. «Игорь Странников», — выводило перо в регистрационной книге. — Студенты к нам приезжают позднее, хлеб убирать.

— Я буду собирать материал для дипломной работы.

— Агроном?

— Филолог.

И опять Люся удивилась: филолог, дипломная работа и вдруг — Терновка. Она спросила:

— Что же будете делать?

— А вот услышу, как вы частушки поете, и запишу.

— Я не пою частушки.

— Тогда старух и стариков буду искать. Старинные песни меня интересуют. Еще сказки, пословицы, поговорки.

— А-а, — протянула Люся.

Игорь Странников оказался жильцом спокойным. Дня два куда-то уходил, а потом сказал Люсе, что уезжает в села на неделю.

— Вещи бы оставить, я налегке поеду — магнитофон да фотоаппарат возьму.

Люся заперла рюкзак в камеру хранения.

— И койку прошу сохранить, не выписывать меня.

— Хорошо.

Он уехал, и Люся не вспоминала о нем: мало ли перебывало людей, о всех помнить не приходится. Пользуясь сухой погодой, она проветрила на дворе матрасы, побелила в комнатах, прогладила одеяла, выстирала белье — все приготовила к наплыву жильцов, которых нахлынет в страду столько, что придется ставить кровати даже под навесом. Ей хотелось выкрасить окна и двери, но денег на краску не дали. Привезли горбыли на растопку угля к зиме. Люся подумала, подумала и решила починить крышу навеса. «От дождя жильцам спасение».

Знойная мгла стояла над селом. Воздух отяжелел и, казалось, был пропитан чем-то липким. Желтая пыль, поднятая грузовиком, висела над улицей и не могла осесть на землю.

Люся, сидя на крыше навеса, заделывала горбылями щели. Стук молотка по гвоздям отдавался в ушах. Кофточка прилипла к спине и стесняла движения. Люся скинула ее, осталась в одном лифчике да в старенькой юбчонке.

Мухи и оводы вились над ней, садились на потное тело, кусали. Она отгоняла их, чесалась от укусов, злилась. Рука с молотком намахалась до устали, гвозди не шли в доску, гнулись.

— А, черт! — выругалась Люся и попала молотком по пальцу.

Стиснув зубы, она зажала разбитый палец здоровой рукой и закачалась, стоная и охая. На глаза ей попалась кофточка, и она оторвала от нее широкую ленту, стала перевязывать рану. Было больно. И вдруг взяла ее обида на все на свете: на трудную работу свою, на жизнь, на начальство. «Им только выручка да выручка. А тут управляйся как знаешь». И до того ей стало горько, что она заплакала.

Слезы текли по пыльным щекам, она размазывала их кулаком, как ребенок.

Потом она стала слезать по приставной лестнице.

Ее окликнули:

— Добрый день, хозяйка!

Люся спрыгнула на землю, увидела Странникова, закрыла грудь руками и побежала домой.

Спустя четверть часа, умытая и одетая, вышла она в мужскую комнату, где студент сидел у своей койки.

— Можно занять ту же койку? — спросил он, вставая.

— Да, — сухо ответила Люся.

А студент не замечал ни смущения ее, ни холодности, говорил о другом:

— Рожь зацвела. Из Куликовки шел пешком. В поле тихо, на колосьях желтенькие сережки висят, медом пахнут. А на обочине вот эти ромашки.

На столе лежала охапка желто-белых цветов.

— Возьмите, — сказал студент.

Она ничего не ответила ему, а сердито подумала: «С цветочками подкатывается. Такой же, как другие…» Спросила хмуро:

— Вещи возьмете?

— Да, пожалуйста.

Выдав ему рюкзак из камеры хранения, принесла постельное белье, положила на кровать. «Сам застелет — не барин».