Вскоре Флуг вместе с упитанным господином проводили графиню до лифта, а сами умчались куда-то в громадном, чёрном, сверкающем автомобиле.
Утром Арканцев по телефону вызвал Криволуцкого к себе.
— Как ты устроился, каковы твои первые впечатления и чем ты можешь меня порадовать?..
Хозяин и гость, ранний деловой гость, сидели в столовой. Арканцев перед министерством, куда он приезжал, минута в минуту к одиннадцати, пил свой утренний чай со сливками, намазывая маслом тоненькие, подогретые ломтики белого хлеба.
— Хочешь, позвони — тебе нальют.
— Нет, благодарствуй, я уже пил в отеле.
— Как угодно… У меня осталось четверть часа, и я весь — слух и внимание… Доволен своим новосельем?..
— Очень! С первого же дня создался премилый кружок. У нас там целая колония. Встретил княгиню Долгошееву с дочерьми.
— Знаю, — кивнул Арканцев.
— Бывшая маркиза Реале. Я бывал у них в Риме. Прелестный палаццо на «Улице четырех фонтанов»…
— Знаю, дальше…
— Дальше… Познакомился со вторым мужем княгини — седой камергер, стройный, как юноша, несмотря на свои семьдесят пять лет. У него хрустальные глаза, когда-то красивые, а теперь — повыцвели…
— Знаю… Но, послушай, Вовка, я побеспокоил тебя в такой ранний час вовсе не для того, чтоб расспрашивать о твоём времяпрепровождении. Я знаю, что ты интересный сорокалетний молодой человек и в русской колонии «Семирамис-отеля» твоя ассирийская фигура всегда будет желанным украшением… К делу, милейший, ближе к делу…
— Изволь!.. Я познакомился с графинею Тригона. Очаровательная женщина. Её рот, губы — можно с ума сойти…
— А ты не сходи!.. Возьми себя в руки и по возможности не выпускай ее из поля своих наблюдений…
— Может ли быть?..
— Да-да, не спорь! Не климата же ради петроградского приехала она сюда! Ее гораздо более интересует политическая погода…
— Ты думаешь?..
— Я не думаю, а утверждаю! — веско молвил Арканцев. На его зубах аппетитно захрустел поджаренный гренок.
— А и в самом деле, около неё все вертится какой-то англичанин, в котором больше немецкого, чем английского, хотя он и гримируется под джентльмена с берегов Темзы.
— И этого джентльмена предлагаю твоему особому вниманию. И если он вдруг внезапно исчезнет — такие милостивые государи всегда исчезают, — проследи хорошенько за его перепиской с обладательницею губ, которые тебя сводят с ума… Я не сомневаюсь, что они будут переписываться… Что ты еще успел заметить?
— Если хочешь, многое… Начиная с директора, вся администрация до конторы включительно — все немцы. В целой «пачке» метрдотелей — единственный француз — для «приправы». Остальные — немцы. В достаточном количестве имеется этот элемент и среди лакеев, хотя они стараются правильно говорить по-русски… Эта правильность их и выдаёт… Занявшись изучением топографии, я обратил внимание на какие-то глухие, пустынные коридорчики, ведущие в укромные, хорошо замаскированные кабинеты. И характер этих кабинетов вовсе не кабинетский, а напоминают они скорее небольшие залы для каких-то заседаний. Я нарочно потребую как-нибудь открыть мне один из этих кабинетов…
— Главное — будь осторожен…
— Натурально буду! Зачем возбуждать лишнее подозрение?.. Да, знаешь ли, под впечатлением всего этого настолько разыгрывается фантазия, что мне уже начинает мерещиться тайный подземный ход, ведущий…
— Это уже область романтики. Нужны трезвые факты. Я сомневаюсь в существовании подземного хода. Это хорошо в бульварном романе, а в действительности посольство и гостиница могут великолепно сноситься — да и сносятся — самым простым и надземным путем.
Арканцев взглянул на часы.
— Мне пора! Я и так минут на пять опоздаю. Можем выйти вместе, и по дороге к министерству… Я этот путь всегда пешком делаю. Моцион!
Дорогою Арканцев наставительно твердил своему спутнику:
— Помни, друг мой, ты должен, да-да, это твой долг, напрячь все свои способности, чтобы оправдать как мое доверие, так и расходы по твоему… — Он хотел сказать «содержанию», но спохватился: — Жалованью…
— Будь спокоен! Твоя мнительность преждевременна. Я слишком ценю все, что ты для меня сделал, и ни твоим доверием, ни казенными деньгами злоупотреблять не намерен. Постараюсь, в границах отпущенного мне сделать все возможное… С одной стороны — это довольно расплывчато, с другой — многообещающе. Я верю в себя и в свои силы… Да разве можно в чем-нибудь сомневаться в такое утро?.. Как ясен и чист воздух! И солнце, не наше белесое, чухонское солнце, а настоящее!.. Обыкновенно у нас здесь какой-то грязновато-жёлтый пластырь, а это — солнце… И я чувствую на себе его тепло, и ты чувствуешь…
— Я чувствую, что, заболтавшись с тобою, опоздал уже на целых десять минут. Твои поэтические излияния я охотно выслушаю в более свободные минуты. До свиданья, мой друг, и надеюсь, до скорого.
Ленька движением трости, таким величавым и плавным, словно в его затянутой в перчатку руке был маршальский жезл, остановил проезжавший мимо таксомотор. Через минуту Арканцев был уже далеко.
Криволуцкий глядел ему вслед с улыбкой.
— Сухарь, чинуша! Все у него, и мысль, и время, — все по клеточкам, по расписанию…