В когтях германских шпионов

Но это в другой раз. А теперь надо чинно, поджав колени сидеть, на могучих корнях гигантской сосны и следить, как за собою, так и за своим кавалером…

Гумберг с подчеркнутой церемонностью испросил разрешения закурить.

— Мы не в гостиной, — пожала плечами Тамара.

Здесь, на природе, в лесу, под тягучий, задумчивый гул шепчущихся деревьев, в тени, с ярко дрожащими пятнами солнечных зайчиков, понемногу остыл её гнев…

Тамара вспомнила, что у неё растрепалась прическа. Она отколола шляпу, жалея, что нет под рукою зеркала. Разве распустить волосы? Легче будет сделать новый узел. Она колебалась, удобно ли? Хотя почему неудобно?.. Этим она подчеркнёт свое к нему полное безразличие. И тотчас же поймала себя на лжи. Неутомимый бесёнок ненасытного желания нравиться заговорил в ней. Знала, что распущенные волосы красят ее…

И притворяясь, что забыла не только о близости Гумберга, а и самом существовании его, вынула шпильки… Тёмным золотом хлынули на покатые плечи и гибкую спину тяжёлые, упругие волны… И как сияние загорелись на солнце, пронзенные упавшим сквозь листву лучом…

Гумберг, ошалелый, не мог оторвать глаз… И в этих холодных глазах вспыхнуло какое-то безумие… Он сдерживал себя, но судорогою кривило лицо, и он задрожал весь… Он не мог видеть этих, пылающих огнём, густых, прекрасных волос… И вся княжна была прекрасна, как рыжекудрая фея лесов, как молодая амазонка, у которой так чарующе проснулась женственность…

Бешеное желание рвать целыми прядями эти волосы и до крови искусать эти недоступные, свежие коралловые губы, овладело «гусаром смерти»…

Спружинившись, он кошкою бросился на нее… Нападение не застало врасплох девушку. Молнией обожгла ее мысль, что за свое кокетство она может заплатить дорогой ценою. Страшен был вид Гумберга. И если его не осадить сейчас же, добром это не кончится… Схватив хлыст, она изо всей силы, с жестоким наслаждением ударила барона. И через всю щеку, от виска и до подбородка, лёг кровавый рубец…

Нестерпимая боль остановила Гумберга. Он отпрянул, схватившись сначала за лицо, потом за карман своих клетчатых галифе, где у него был револьвер… Опомнившись, оскалил белые зубы, сжав кулаки… В воздухе было еще много электричества, но гроза уже миновала…

А княжна стояла бледная, решительная, все еще крепко сжимая хлыст.

— Негодяй!.. Вас хватило бы стрелять в женщину!..

— Это невольно… Вы так оскорбили меня… Но я никогда не унизился бы…

— Потому что боитесь… Страх!.. А если бы вы были уверены в безнаказанности…

— Княжна, умоляю вас, пусть это все останется между нами!.. Я и так жестоко наказан. Не говорите никому… Я готов…

— Успокойтесь! Я не скажу брату. И вы, храбрый «гусар смерти», можете быть уверенным, что вас не вызовут на дуэль…

19. За что?

Княжна слишком уже обесценивала все минусы Гумберга. Он не отличался, правда, безумной отвагою, но и не был таким уж отчаянным трусом. И где-нибудь там, у себя в Данциге или Познани, принял бы вызов и стал у барьера.

Но здесь, в этой стране, — сохрани Бог! Малейший, связанный с его именем скандал нанёс бы неизгладимый вред тому делу, ради которого он приехал в Россию. Лучше какое угодно унижение, только не скандал!

Вот почему с такой покорностью — что кипело и бушевало под этой внешней покорностью, это уже другой вопрос! — выслушал Гумберг «дружеский совет» княжны. И вправду это был дружеский совет, заботящийся о том, чтоб менее всего скомпрометировать Гумберга.

— Вернуться вместе — невозможно. Для вас было бы хуже. Этот рубец, он никак не может сойти, скажем, за след от падения с лошади. По-моему, наилучший выход, таков: здесь, на шоссе, движение небольшое, народу мало, и вас никто не увидит. Наконец вы можете закрываться платком. А дальше такая комбинация: вы слезаете с лошади и глухими улицами кое-как пробираетесь на вокзал и едете в Петроград, забившись куда-нибудь в вагон третьего класса, чтоб вас не видели те, кто вас знает. А я с вашей лошадью в поводу возвращаюсь домой и отсылаю её с денщиком брата в эскадрон. На вопрос Дмитрия, где вы и что с вами, я скажу, что вы упали, расшиблись и сломя голову бросились в Петроград к вашему… ну, доктору, что ли. Таким образом, это будет настоящий секрет, а не секрет Полишинеля. Вы же сидите безвыходно у себя и, никого не принимая, почаще меняйте компрессы…

— Вы слишком заботливы, княжна, — с ироническим поклоном, ответил Гумберг.

Тамара наспех убрала свои рыже-огненные на солнце густые волны в готовый рассыпаться узел. Двинулись в обратный путь-дорогу. И если не очень весела первая часть прогулки была, то про возвращение лучше и не говорить. Княжна ехала впереди. Гумберг корпуса на два сзади. И хотя на душе его скребли тысячи кошек злобы и мести, он, однако, именно и подумал этим кавалерским словечком: «на два корпуса».

Он об одном только молил чёрта-дьявола — бога он никогда не знал, как истый пруссак, веря больше всего в Круппа, — молил, чтоб рано ли, поздно ли мог безнаказанно отомстить этой противной девчонке. О, с каким наслаждением распял бы он это молодое тело, как распинал в Триполи пленных берсалъеров!..