В когтях неведомого века

Переговоры явно заходили в тупик, и вывести их из этого состояния мог только какой-нибудь свежий, нетривиальный ход.

И вот тут Георгий, по какому-то наитию, расстегнул свою объемистую сумку и извлек на свет Божий бутылку виноградной водки, которой шут, на собственной шкуре (и желудке тоже) убедившийся в действенности данного средства народной медицины, запасся с избытком. Не без труда выдернув тугую пробку, он лихо взболтнул содержимое и, передернувшись про себя (а то — полсотни градусов, без закуски, да еще при температуре гораздо выше комнатной!), смело сделал емкий глоток…

Самым трудным было сдержать слезы, так и просящиеся наружу, и не закашляться. Жидкий огонь стек по пищеводу, травмировав его, казалось, навечно, и шаровой молнией бабахнул где-то внутри. Еще чуть-чуть, и наш герой на собственном горьком опыте убедился бы, как «сносит башню», но этого чуть-чуть как раз не хватило.

Когда в глазах перестали плясать родные братцы верного Леплайсанова спутника, Жора украдкой перевел дух и победоносно оглянулся.

Шут со своим «довеском» наблюдали подвиг, граничащий с фокусами индийского факира, с неподдельным интересом. Что касается караульного…

Караульный почти вываливался наружу — он держался в своем окне каким-то чудом (вероятно, лишь этим самым чудом цепляясь за подоконник, словно обезьяна хвостом), — а по небритому горлу бильярдным шаром перекатывался кадык. «Запрещенный прием» Георгия пронял его, что называется, до печенок.

— Это… Это что там у вас?..

Леплайсан молча отобрал у друга бутылку и надолго припал к горлышку, опустошив посудину на добрую треть. После чего степенно вытер губы, деликатно рыгнул в сторону (поднеси кто к «выхлопу» спичку, полыхнуло бы на полметра, как у Змея-Горыныча) и скупо сообщил вопрошающему:

— Кальвадос[50].

Стон, который раздался сверху, непередаваемый по трагизму и заключенным в нем чувствам, можно было, наверное, расслышать и в покинутом недавно друзьями городке, лежащем в нескольких лье отсюда.

— Не присоединишься? — наповал сразил змей-искуситель неподкупного цербера отравленной ахейской стрелой…

* * *

— Словом, все уже готово было к свадьбе, — продолжал страж ворот, уже изрядно подшофе, опрокинув в свою бездонную глотку очередную кружку огненной во всех отношениях воды. — Гостей поназвали со всех окрестностей… Да что там окрестности — с самих Нормандии и Гаскони, вот! И из-за бугра были. — Рассказчик принялся загибать корявые пальцы. — Из Алемании[51], из Испании, из Дании, из Тосканы…

— Из Атлантиды… — в тон ему проговорил шут, ухмыляясь. — Из Утопии…

— Из Утопии… — послушно повторил привратник, уже загнувший все пальцы и теперь разглядывающий со всех сторон грязноватый кулак в тщетных поисках еще чего-нибудь, что можно использовать для счета. — Не-е! Не поймаешь!.. — пьяненько захихикал он, крутя пальцем под носом Леплайсана. — Утопии никакой не было… Угрия[52] была, а Утопии не было…

— Ладно, — перебил географа-самоучку Жора. — Что дальше-то было? За Тосканой.

Как бы то ни было, друзьям пришлось выслушать до конца весь длинный список зарубежных стран, гости которых почтили своим присутствием свадьбу хозяина этого замка с дочерью хозяина того, что напротив.

Обладая таким могутным пропуском, как бутылка напитка, напоминающего пресловутый стеклоочиститель, но сторожем опознанного как вожделенный кальвадос, шут и Арталетов были тут же пропущены в святая святых замка — в его караулку — и теперь сидели на чем придется вокруг пустой бочки, на которой одиноко царствовала почта пустая бутыль.

— Столы ломились от съестного и выпивки… — продолжал привратник, перескочив, на радость всем, через затянувшуюся вступительную часть к более животрепещущему. — Чего там только не было…

— Ладно-ладно, верю! — поспешил заткнуть ему рот новой порцией сивухи Георгий, пока «акын» не увлекся перечислением всего горячего и холодного, пресного и острого, жирного и постного, соленого и сладкого, а более всего — того, что булькает и бьет в голову, имевшего место за пиршественным столом. — Ближе к делу!

— Ну, это вы зря, — посетовал Леплайсан, только приготовившийся слушать и обманутый в лучших своих чувствах. — Врет, подлец, занятно. Так и видишь…

— Если мы будем выслушивать всю его бредятину, то конца точно не увидим! — отрезал наш герой, насильно отбирая переходящий кубок, то есть кружку, у присосавшегося к ней не хуже пиявки караульного. — Продолжай свою «Илиаду», Гомер!

— А вы тоже читали? — заинтересовался шут. — Лихо закручен сюжет, не правда ли? Хотя батюшка мой лично знавал этого Гомера — враль был еще тот…

«Неужели паленый “кальвадос” так здорово бьет по мозгам? — озадаченно подумал Арталетов, прикидывая на глазок степень опьянения товарища. — Папаша его, конечно, аксакал, но не до такой же степени… Хотя кто его знает…»

Охранник во время этой пикировки только переводил с одного на другого порядком осоловелые глаза, норовя слезть с лавки и улечься на пол.

— Э, э! Продолжай! — прервал Леплайсан его поползновения, когда они стали чересчур недвусмысленными. — А то ты до сути-то вовек не доберешься…