…После закрытия сумасшедшего дома имение Борисогубских стало тихо умирать. Сколько в России заброшенных старых барских усадеб с некогда красивыми, но ставшими развалинами домами? Не счесть! Некоторым усадьбам повезло, их приспособили под пансионаты, больницы и другие подобные заведения, но большинство разрушено или продолжает разрушаться. И родовой вотчине Борисогубских тоже предстояло превратиться в руины. Большой господский дом и маленький, где жила больная дочь барина, и сиротский милосердный приют, который возвел добрый граф, и хозпостройки – все зарастало бурьяном. Так бы и погибло имение. Но! В километре от него находилась госдача одного из советских вождей, которая всегда пустовала, потому что ее хозяин любил отдыхать в других местах. И вдруг на фазенде поднялся страшный переполох. Срочно наняли местных баб и велели им отдраить комнаты и привести в порядок участок. Поломойки услышали разговоры охраны, мол, дочь бонзы родила не совсем здорового мальчика. Что за болезнь у него, тетки не поняли, но он еле ходит, с трудом говорит, и один из крупных педиатров, очень пожилой человек, посоветовал матери отвезти малыша в Тамбовск, объяснил ей:
– В бывшем имении Борисогубских есть водоемы с уникальной целебной грязью. Место волшебное. В царские времена о нем хорошо знали и отправляли туда деток с разными проблемами. Граф Борисогубский был добрым человеком, он построил неподалеку от грязевых озер сиротский дом, содержал там ребят-инвалидов, у которых не было родителей, вылечивал многих. После революции интернат разогнали, курорт закрыли, современные врачи о нем не слышали. Я уверен, что ванны из тамошней грязи поставят вашего мальчика в прямом смысле этого слова на ноги.
Дочь бонзы приехала на дачу, и – о чудо! – через три месяца ее сын начал бегать. Женщина сказала своему отцу:
– Безобразие, что уникальное место не используется. В России есть больные дети, надо организовать там санаторий.
Суровый, малоразговорчивый, чаще всего хмурый партийный вождь обожал свою девочку и внука. Слово дочки было для него законом. Имение Борисогубских восстановили в кратчайшие сроки. В большом и маленьком жилых домах организовали пансионат, куда со всей страны съезжались недужные дети с родителями. А в бывшем сиротском приюте снова обустроили интернат для тех, кто лишился отца-матери…
– Граф привечал сирот? – с запозданием спросила я.
– Так уж не один раз про это говорила, – кивнула Ираида Николаевна. – Он про грязь хорошо знал, собирал сироток по околотку, брал тех, кто ходить не мог, и селил в приюте. Ты музей Дома здоровья осматривала?
– Нет, – удивилась я, – мне никто про экспозицию не сказал, и Владимир промолчал.
– Балабол-то наш? – усмехнулась рассказчица. – Говорит-говорит без умолку… С детства такой, не думал никто, что из него что-то путное получится. Он писатель теперь. Сначала всем самодельную тетрадку показывал, говорил: «Это мой роман». Над ним посмеивались. Тоже мне, книга называется, на пишущей машинке напечатана, нитками сшита. Потом он с одним постояльцем Марины Ивановны скорешился, а у того свое издательство. Чем Вовка бизнесмену понравился, не знаю, но тот его произведения красиво выпускать начал, книжки в магазинах продают. Да бог с ним, с Неумывайкиным, дальше про интернат слушай.
– Вся внимание, – кивнула я.
– На чем я остановилась? – спросила Ираида Николаевна.
– Сейчас в Доме здоровья есть музей, – напомнила я.
– О, точно! – обрадовалась старушка и продолжила повествование.
…По приказу одного из вождей СССР в бывшее имение Борисогубских со всех концов страны стали направлять больных детей. Грязь и правда обладала волшебными свойствами, ребята быстро поправлялись. А вот в интернате жили те, кто выздороветь не мог. Там содержалось почти сто воспитанников от восьми до шестнадцати лет, и мало кто из них был в состоянии передвигаться на костылях, остальным требовалась инвалидная коляска.
Дочь бонзы больше в Тамбовск не приезжала, местное начальство не следило за приютом, который находился в непосредственном подчинении Москвы, и в интернате процветало воровство, над бедными детьми издевался персонал. Обнаглевшие взрослые, которых язык не поворачивается назвать врачами и учителями, думали, что управы на них нет, но вдруг большинство негодяев очутилось на скамье подсудимых и получило разные сроки. Это случилось, когда из столицы прислали руководить интернатом Ивана Ларкина. Через год детдом было не узнать. В нем сделали ремонт, дети получили уютные двухместные спальни, на кухне перестали воровать, а воспитанники, ранее похожие на тощих дворняжек, набрали вес и научились улыбаться. Жена Ивана Михайловича, Вероника Петровна, педиатр по профессии, стала главврачом. Дочка Ларкиных, Галочка, пошла учиться в школу при интернате.
Учебное заведение тоже сильно изменилось. При прежнем руководстве педагоги работали спустя рукава, не стесняясь, говорили вслух:
– Какой толк давать знания тем, кто никогда не пойдет работать, и в шестнадцать переедет жить в дом престарелых? Они умеют читать, ну и хватит науки инвалидам.