Читаем В конце они оба умрут полностью

— Этот взрыв выбил меня из моей зоны пофигизма. Мое «я готов к тому, что с нами произойдет» — чушь собачья, и мне страшно до чертиков. Мы реально можем погибнуть в ближайшие полминуты от какой-нибудь шальной пули, и меня это выбешивает. Каждый раз, когда я начинаю паниковать, я приезжаю сюда. Неизменно.

— Но ведь и хорошие события тебя сюда приводили, — замечает Матео. — Например, твой первый веломарафон. — Он глубоко вздыхает. — И первый поцелуй с какой-то там девчонкой.

— Ага. — Мысль о поцелуе явно не идет у него из головы. Думаю, интуиция меня не подводит. Я молчу довольно продолжительный отрезок времени, просто наблюдая за тем, как белки лазают по деревьям и птицы гоняются друг за другом по земле. — Ты когда-нибудь играл в «Гладиатора»?

— Игру я знаю, — отвечает он.

— Отлично. А играл?

— Видел, как играют другие.

— То есть нет.

— Нет.

Я встаю, поднимаю Матео за запястья и веду к турникам.

— Как насчет матча? Бросаю тебе вызов.

— Отказаться я не могу, так?

— Конечно нет.

— Мы только что пережили взрыв.

— Тогда что нам еще капелька боли?

Гладиатор на турнике — не такое ожесточенное зрелище, как древний бой в колизее, но я видел, как, играя в него, мои одноклассники друг друга калечили. Черт, некоторых из них калечил я сам. Два игрока (их называют гладиаторами) свешиваются с турников друг напротив друга и пытаются сбить соперника на землю. Это самая дикая детская игра, но до ужаса веселая. Мы оба довольно высокие, так что могли бы просто встать на цыпочки и взяться за перекладину, но я подпрыгиваю и подтягиваюсь. Матео тоже подпрыгивает и хватается за турник, но мышцы у него совсем слабые, и уже через десять секунд он снова оказывается на земле. Тогда он подпрыгивает вновь и на этот раз удерживается на перекладине. Я считаю до трех, и мы начинаем раскачиваться друг к другу, стремительно сокращая и без того маленькое расстояние между нами. На весу я пинаю Матео, и он резко отклоняется в сторону, едва не упав. Я поднимаю ноги выше и обхватываю его ими за талию. Матео пытается вывернуться из моей хватки, а я трясу его изо всех сил, и тут без шансов. Руки начинают побаливать, и, когда он, смеясь, отпускает свои, я падаю на мат вместе с ним. Я приземляюсь, и боль волнами прокатывается по моему телу, но не убивает меня. Мы лежим рядом и смеемся, разминая уставшие локти и ноги. Наши спины совсем намокли, и мы оба скользим и никак не можем подняться на ноги. Идиоты. Матео удается встать первым, и он помогает мне.

— Я же выиграл, да? — говорю я.

— По-моему, ничья, — говорит он.

— Переиграем?

— Нет уж, спасибо. Готов поклясться: пока мы падали, вся жизнь пронеслась у меня перед глазами.

Я улыбаюсь.

— Хочу сказать тебе кое-что начистоту, Матео. — Я часто называю его по имени, хотя, очевидно, обращаюсь именно к нему, просто имя такое клевое — ну серьезно — Матео. — Последние несколько месяцев были чистым мучением. Я уже безо всяких звонков чувствовал, что жизнь моя на исходе. Бывали дни, когда я уверял себя, что смогу доказать погрешимость Отдела Смерти и спрыгнуть в реку вместе с великом. Но кроме страха я сейчас испытываю огромную злость, ведь у меня в жизни уже столького не будет. Времени… И всего прочего, к примеру…

— Ты же не собираешься прикончить себя сегодня, так? — спрашивает Матео.

— Сам себя я не трону, обещаю. Не хочу, чтобы все заканчивалось. Только, пожалуйста, прошу, не умирай раньше меня. Я не хочу этого видеть.

— Только если пообещаешь мне то же самое.

— Мы не можем пообещать это оба.

— Тогда я обещать не стану, — пожимает плечами Матео. — Я не хочу, чтобы ты видел, как я умру, но и смотреть, как умираешь ты, я тоже не хочу.

— Ужас какой. Ты действительно готов прослыть Обреченным, который отказал другому Обреченному в его предсмертном желании?

— Я не стану обещать, что заставлю себя смотреть, как ты умираешь. Ты мой Последний друг, это меня уничтожит.

— Ты не заслуживаешь смерти, Матео.

— Думаю, никто ее не заслуживает.

— Кроме серийных убийц, да?

Он не отвечает, наверняка думая, что мне его ответ не понравится. Но если так, то я тем более прав: Матео не заслуживает смерти.

Гандбольный мяч с отскока летит к нам, и Матео подрывается его поймать. Следом уже бежит один из игроков, но Матео его опережает и бросает ему мяч.

— Спасибо, — отвечает парень.

Он очень бледен, как будто почти никогда не выходит из дома. Какую дерьмовую ненастную погодку он выбрал для того, чтобы погонять мяч. Ему, кажется, лет девятнадцать-двадцать, но не исключено, что он и нашего возраста.

— Не за что, — говорит Матео.

Паренек собирается было уйти, как вдруг замечает мой велосипед.

— Класс! Это же Trek?

— Да. Покупал для соревнований на пересеченной местности. У тебя такой же?

— Мой сломался. Тормоза стали отказывать, и крепление на сиденье слетело. Куплю себе новый, когда найду работу, за которую платят больше восьми баксов в час.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза