В конце пути

— Вот он! — во всеуслышание провозгласил Двойник. — Вот он, похититель газеты "Жизнь"! Это он украл из моего кабинета завтрашний номер! Не так ли, Климов.

Климов стоял, втянув в плечи голову.

— Что же вы молчите, Климов? Ведь я нарочно оставил газету там, где вы ее нашли. Специально, чтобы вы ее украли, принесли сюда и разоблачили публично свою подлость. Климов неуклюже повернулся, зацепил носком ковер, споткнулся и грохнулся на пол, выронив из рук портфель. И вскочил, позабыв о портфеле, и, нелепо схватившись за голову, побежал прочь. Профессор размышляет

После ухода Климова Федор Илларионович хотел было присоединиться к юной супруге, которая смотрела в гостиной телевизор, но зазвонил телефон. Старый друг профессора по рыбалке, общественный деятель и важный работник министерства сообщил доверительно, что только что вышло постановление о борьбе с рутиной в науке.

— Есть сигналы, — сказал приятель, — что ты, Федор, кого-то там у себя зажимаешь. Так вот учти.

— Я совершенно спокоен, — сказал Барклай.

— Мое дело предупредить, а меры будут, я полагаю, крутенькие и быстренькие.

Положив трубку, Федор Илларионович сделал несколько гимнастических упражнений, потом опустился в кресло, нахмурился и позвал жену:

— Солнышко!

— Ах. Федик, — ответила она из гостиной, — тут такой способный артист в телевизоре...

— Солнышко! — Голос профессора прозвучал строже.

— Ay! — она с трудом оторвалась от экрана.

— Вот что, подай мне вот ту желтую папку, последнюю слева на верхней полке.

Супруга прыгнула на стул, достала папку, грациозным и чуть-чуть капризным движением протянула ее мужу. На папке была надпись:

"М. Рубцов. Волны бытия. Теория и принцип эксперимента".

Минут пять профессор перелистывал рукопись. Скучно было смотреть в строки вычислений, совсем не хотелось вникать в их суть. Федор Илларионович заклевал носом.

Он размышлял о вопиющей сумасбродности рубцовских идей. О том, что они ревизуют причинность, нарушают второе начало термодинамики... Роют подкоп под вековые установления. Барклай думал... Он думал о том, что двух Рубцовых не может быть по тысяче причин. Ну, хотя бы, потому, что есть закон сохранения материи, хотя бы потому, что... — если уж есть два Рубцовых, то должен быть и третий. Третий! Ибо иначе этот невозможный второй не мог появиться!.. Ему неоткуда было бы взяться!..

— Проверить! — сказал вслух Барклай. — Проверить эту бессмысленную ревизию науки!

Мысль его, обретающую решительность и ясность программы, прервал новый звонок телефона.

— Албумбрук! — вопил в трубку мужской, чем-то знакомый голос, попнрбирпот...— и следом раздраженный женский:

— Простите, товарищ, к вам все время порывается звонить только что поступивший больной.

— Какой больной?

— Душевнобольной. Это говорят из психиатрического приемника.

— Как фамилия больного?

— Фамилия?" Сейчас посмотрю... В паспорте — Климов.

— Благодарю вас, — сказал профессор. Диверсия со взломом

С решительным и суровым видом Барклай надел пальто и уверенным шагом вышел из квартиры.

Было еще не поздно — около девяти. На улице было людно. Над крышей высокого здания бежали нарядные буквы рекламы: "Пользуйтесь услугами Аэрофлота. Экономьте время"...

— Время надо уважать! — тихо проговорил Барклай и направился к стоянке такси.

Вахтер, дежуривший в проходной института, долго не открывал. Когда, наконец, заспанная физиономия его появилась в окошечке, профессор сказал сердито:

— Безобразно относитесь к своим обязанностям.

Снял со щита все ключи своего отдела. Неторопливо поднялся по лестнице, миновав лабораторию, прошел в кабннетик Рубцова.

Было тихо. Только еле заметный булькающий свист. На пульте установки сгущения горели индикаторные лампочки.

Еще раз Барклай составил цепь умозаключений: допустим, вопреки правдоподобию и научной достоверности, что сейчас существует двое Рубцовых; один из них живет очередной, сегодняшний день своей жизни, другой вернулся из завтрашнего дня и живет сегодняшний день повторно; но так как текущий момент находится между сегодня, когда появился второй Рубцов, и завтра, когда первый уйдет в камеру, то сейчас должен существовать еще третий Рубцов — тот, который сидит в камере и перемещается во времени назад, из завтра в сегодня...

Профессор был уверен: там, в камере, конечно, ничего нет. Никакого третьего Рубцова! Но он считал, что убедиться в этом — значит бесспорным фактом отбросить бред о немыслимом перемещении против времени. Надо заглянуть в камеру, найти ее пустой, и тогда все станет по местам: утреннее событие превратится в галлюцинацию, как его и объяснял вначале вероломный Рубцов; завтрашняя газета станет подделкой, в полном соответствии с ее действительной сущностью, потому что подлинность ее антинаучна. В настоящей газете, разумеется, никаких таких сообщений не будет, так как их неоткуда будет почерпнуть. Так окончательно созрело простое решение: прежде — обесточить установку, затем — открыть и осмотреть камеру.

Барклай подошел к рубильнику общего энергоснабжения, положил руку на эбонитовую ручку. Но спохватился, почувствовав тошноту...