В краю несметного блаженства

Не могу предположить, что станет с властью в стране, как сложится судьба партии «Нарост», как сложится судьба Второго Правительства, найдут ли мне достойную замену или будут вынуждены отступать, не прекращая, тем не менее, дурачить народ – не знаю. Буду ли я разоблачён, унижен, выставлен изменником в глазах народа? Или же, наоборот, буду возвеличен, увековечен и отражён в истории как национальный герой? Весь вопрос упирается в действия Второго Правительства, когда я буду уже мёртв. Заявят ли они народу о моём преступлении? Или назовут мою смерть естественной, от возраста? Полагаю, второе. Новое общество едва сформировалось, его нельзя тревожить такими новостями, как предательство лидера, иначе начнётся анархия. Мне доверяли как никому другому. Как сильно пошатнётся сознание граждан, коль они узнают, что всё их доверие было потрачено впустую, в никуда? Хотя и смерть лидера – событие эпохальное, будоражащее. Оно непременно вызовет резонанс. Сложно сказать. Очень сложно. Поглядим с того света, обязательно поглядим… Что ж, остаётся меньше одной минуты. Предлагаю тебе провести её в тишине.

Группа уничтожения, неотложно прибывшая на место нажатия кнопки и состоявшая из шести оснащённых бронёй и оружием людей в военных шлемах, вбежала в кабинет Председателя и уставилась, направив в сторону стола все свои автоматы, на мистера Крауди, а также на окровавленное тело советника на полу.

– Крауди, – грубо назвал командир группы лидера страны, пока что действовавшего, – поднимите руки вверх и выйдите из-за стола. Вы арестованы за грубое неповиновение и срыв операции и прямо же сейчас отправляетесь вместе с нами в штаб-квартиру Второго Правительства.

Мистер Крауди зашуршал рукой под столом, не спеша поднялся на ноги, взвёл курок своего револьвера, который всё время лежал у него в тумбочке, навёл дуло на командира и живо произвёл выстрел. Командир упал с дырой в голове. Остальные немедленно открыли огонь по стрелку, прострелили стол, мебель, тёмно-зелёную (под цвет пиджака Крауди) узорчатую стену и не остановились, пока не расстреляли все свои магазины. Мистер Крауди, понятное дело, после такого обстрела не выжил, и его не спасло даже то, что он успел занырнуть под стол и не получил ни одного прямого попадания – всё через дерево. Переговоры группы уничтожения, оставшейся без командира, – последнее, что он слышал.

– Временно беру командование на себя. Я останусь здесь. Мне нужен ещё один. Остальным – без промедления вызвать подкрепление и уведомить Босса о смерти Крауди. Выгнать всех из Здания Правительства, перекрыть Центральную Площадь и все подступы к ней в радиусе одного километра. С людьми стараться не разговаривать, в случае чего – отвечать просто, не раскрывая деталей: чрезвычайное происшествие. Дозвонитесь до Генри Шефферда, главы Надзора, а лучше – навестите его лично. С ним тоже особо не болтайте, мол, так и так, нужно усилить охрану по всей столице. Правительственный Совет оповестите о сегодняшнем отсутствии мистера Крауди в связи с плохим самочувствием. Не допускайте особого распространения информации. Следите за всем.

– Я останусь с вами, сэр. Что с трупами делать? Командир – не жилец.

– Оставь, пока всё оставь. И зачем он так поступил? Было бы проще его арестовать. Совсем мозги набекрень у старика. Будут всенародные похороны. Надо будет найти двойника, чтобы лежал в гробу вместо этого продырявленного тела. Ладно, этим займутся позже. Нас это не касается.

Не слыша звуков стрельбы и не догадываясь о случившемся, по противоположной стороне Центральной Площади прогулочным шагом расхаживали два друга, два надзорщика, уже знакомых по давней истории с отделением при Органе Реабилитации в пригородной больничке и тогдашней кончиной Эллы. Именно они следили за ней, а тип в фуражке толкал своему напарнику странные речи и скандировал странные лозунги про некий свободный тоталитаризм. Впрочем, тёмно-бирюзовая фуражка так и не исчезла с его головы, а речи никуда не пропали, из чего можно сделать понятный вывод, что он ни капельки не изменился и остался верен своим фантастическим тоталитарным идеалам, которые, между прочим, реализовывались у него на глазах. Он был рад столь радикальному преобразованию страны и слыл подлинным её патриотом, игнорируя, правда, тот факт, что из тоталитаризма и народовластия, в невозможность разъединения которых он с давних времён горячо верил, куда-то улетучилось само народовластие и на его месте остался цвести один разбухший тоталитарный фашизм. Факт этот банально вылетел у него из головы и был позабыт, как будто его и не существовало вовсе, что, в общем-то, никак не опечаливало нашего надзорщика, а только прибавляло ему лишней уверенности в собственной правоте.