В краю солнца

Мы пошли вниз, мимо водопада Бангпэ, где в разгар жаркого сезона было совершенно безлюдно, и увидели первую гигантскую клетку, которая служила промежуточным звеном между реабилитационным центром и лесом.

Рори оказался прав: дрожащий голос принадлежал Трэвису. Гиббон легко раскачивался и перелетал с дерева на дерево, с неспешной грацией протягивая длинные руки, чтобы ухватиться за следующую ветку.

На земле Джесси наполнял из шланга поилку. Кроме него и Трэвиса, в клетке никого не было. Мы остановились и прижались лицом к проволочной сетке.

– А где его подруга? – спросил Рори. – Где Паула?

Не переставая работать, Джесси ответил:

– Ее больше нет.

Улыбка сбежала с лица Рори.

– Паулы больше нет? – переспросил он.

Джесси выключил воду и подошел к нам. У нас над головой Трэвис продолжал перелетать с дерева на дерево под самой крышей клетки. Когда он достигал границы своей свободы, то разворачивался и возвращался обратно тем же путем. Гиббон не переставая пел высоким дрожащим голосом, и теперь мне казалось, что в его пении слышится нечто, чего я раньше не замечал.

Джесси посмотрел на Рори и заговорил, обращаясь к нему одному:

– На прошлой неделе я вошел в клетку и нашел Паулу мертвой.

Рори покачал головой – не от горя, а от недоумения.

– Белорукие гиббоны живут до тридцати-сорока лет, – сказал он, – а Пауле было… сколько? Шесть? Семь?

– Паула умерла молодой, – ответил Джесси и добавил, глядя на нас с Тесс: – Гепатит B.

– Гепатит B? – растерянно повторил Рори.

– Это такая человеческая болезнь, – пояснил я.

Кива с Чатри не спеша отправились дальше – к тем клеткам, где было больше гиббонов.

– Я не понимаю, – сказал Рори, глядя на Тесс.

– Объяснить ему? – спросил Джесси.

Я покачал головой и присел на корточки, чтобы мое лицо оказалось на одном уровне с лицом сына. После долгого перехода футболка на нем была мокрая насквозь. Он снял очки и принялся яростно их протирать.

– В баре Пауле делали уколы – вводили наркотики, чтобы она вела себя смирно или не засыпала по ночам. Наверное, они использовали плохую иглу, грязную иглу, чтобы ввести ей наркотик.

Рори кивнул и надел очки.

– Хорошо, – сказал он. – Я понял.

Он был слишком потрясен, чтобы плакать.

У нас над головой Трэвис с размаху вмазался в сетку и прижался к ней лицом, и мне впервые подумалось, что он похож на узника. Он по-прежнему пел свою надломленную песню, и теперь я понимал, что это песня скорби и потери.

Он пел для той, кого больше никогда не увидит – для молодой самки гиббона, которой отрубили пальцы за то, что она исцарапала пьяному туристу лицо.

– Мне жаль, малыш, – проговорил Джесси, глядя на Рори.

– Еще бы вам было не жаль! – бросил мой сын и крепко выругался.

Мать схватила его за руку и сильно дернула.

– Эй! – вмешался я. – Выбирайте выражения, молодой человек!

Трэвис соскочил на землю и прыгнул Джесси на руки, уткнулся лицом в футболку с надписью: «МЫ ДИКИЕ – НЕ НАДО НАС ГЛАДИТЬ» и обвил его шею одной длинной рукой. От этого зрелища моего сына передернуло.

– Сколько гиббонов нужно убить, чтобы поймать одного? – заговорил он. – Охотник стреляет в мать, и она падает с дерева, прижимая к себе детеныша. Большинство малышей погибает от удара о землю. Но не все. Взрослые гиббоны пытаются их защитить, и браконьеру приходится убить всю семью.

Рори тяжело сглотнул. Он не отрываясь смотрел на Трэвиса, прильнувшего к груди Джесси.

– А самое печальное, что они считают своей семьей любого негодяя, который забирает их к себе.

– Мне жаль, – повторил Джесси.

– Они нас любят, а мы их убиваем, – продолжил Рори. – Вот что самое печальное.

Трэвис снова залез на дерево.

– Хочу показать тебе новеньких, – сказал Джесси.

– Мне неинтересно. Пойду посижу у водопада. – Рори посмотрел на мать сквозь запотевшие стекла очков и добавил: – Сходите за мной, когда соберетесь возвращаться.

Мы не стали его удерживать и вместе с Джесси пошли дальше – туда, где Кива с Чатри наблюдали за самкой, кормящей детеныша. У матери шерсть была темно-коричневая, с белой опушкой вокруг морды, у малыша – совсем короткая, словно стриженая, а личико ярко-розовое и безволосое.

– Если пройдем немного дальше, я покажу вам подростков, которых привезли на этой неделе.

Я кивнул на темно-коричневую самку с розоволицым детенышем:

– А тут что за история?

Джесси покачал головой.

– Отец малыша тоже умер. В детстве его держали в птичьей клетке. Потом он начал расти, но клетку не меняли, и со временем руки у него загнулись назад. Даже если бы он остался в живых, его все равно бы не отпустили на волю.

– Кому же тогда она поет? – спросила Тесс.

Джесси посмотрел на мать с малышом.

– Она никому не поет, – ответил он.

Пока мы поднимались на холм, бледный свет заката превратился в прохладные сумерки.

Перед нашим крыльцом была припаркована полицейская машина, на веранде сидела незнакомая женщина средних лет.

Когда мы подошли ближе, она спустилась нам навстречу и начала что-то сердито говорить по-тайски, обращаясь к Чатри. Мальчик застыл на месте, парализованный одним видом представителя власти.