Читаем В кругах литературоведов. Мемуарные очерки полностью

Его работы не равноценны. Люди, лучше осведомленные, чем я, объясняли это так. Любовью его жизни и темой, которой он занимался вдохновенно, был Велемир Хлебников. Но отношение к этому поэту тогда существовало такое, что заработать на исследованиях его творчества было нереально. А содержание и лечение больного сына требовало значительных затрат. И Николай Леонидович, можно сказать, приносил себя в жертву и писал о том, к чему у него вовсе не лежала душа, и это вынужденное творчество заслуживает сочувствия, а не осуждения.

Погиб он трагически: во время купания в пруду ему внезапно стало плохо. Люди на берегу, не понимавшие, что происходит, говорили: «Смотрите-ка, пожилой человек как кувыркается!». Когда спохватились, было поздно. После его смерти вышла в свет, вероятно, самая любимая книга его жизни «Велемир Хлебников. Жизнь и творчество», и его вдова прислала ее мне. Эта книга лежит передо мной. На ней надпись: «Дорогой Леонид Генрихович, на память о Николае Леонидовиче посылаю Вам эту книгу. Дружески Ваша, Л. Степанова».

Теперь о двух людях, которые выступали на псковской конференции как бы в роли гостеприимных хозяев, – о возглавлявшем Пушкинскую группу ИРЛИ Борисе Соломоновиче Мейлахе и заведующем кафедрой Псковского пединститута Евгении Александровиче Маймине. Контакты с Мейлахом после конференции не прерывались. Я навещал его на даче в Комарово, которую остряки называли «Мейлаховым курганом», сочувственно следил за его деятельностью как сопредседателя Комиссии комплексного изучения художественного творчества, напечатал рецензию на один из подготовленных этой комиссией сборников. Она называлась «На рубеже двух сфер» и появилась в журнале «Литературная Грузия». Обменивались выходящими у нас книгами, я получил от него «Талисман» и «Уход и смерть Толстого». Приведу две цитаты из полученных от него писем.

Узнав о моей докторской защите, он написал: «Все, что я читал из написанного Вами, и Ваш автореферат убеждают, что Ваша диссертация неизмеримо превышает самые повышенные обычные требования. У Вас бесспорно самые широкие перспективы в науке, и от души желаю, чтобы ничто не мешало бы реализации этих (в смысле одаренности) перспектив. На реферате, который Вы мне прислали, не было даты защиты, иначе я бы охотно написал свой отзыв.

Еще раз поздравляю с торжеством справедливости».


А вот отрывок из письма, прибывшего после ее утверждения ВАКом: «Поздравляю Вас от всей души с окончательным завершением Ваших диссертационных дел. Очень рад за Вас! Без преувеличений – работаете Вы на уровне высококвалифицированного доктора наук. На фоне той девальвации ученых степеней (которая проявилась и в том, что в Пушкинском Доме, имевшем такую высокую репутацию, большая группа кандидатов и докторов вообще не является учеными) Вашу работу просто можно назвать образцовой. При этом Вы достигли такого уровня, и, что самое интересное, по-моему, достигли этого, шутка сказать, самосовершенствованием, без непосредственной учебы у тех поистине крупных ученых, под руководством и в среде которых я учился, будучи студентом в МГУ и аспирантуре Академии наук. Поэтому редко приходится поздравлять со степенью таких молодых (и в наше время появившихся) ученых, как Вы. Желаю Вам многих успехов с той же ответственностью к выпускаемым Вами трудам, как до сих пор».

Контакты с Е. А. Майминым были не менее активными и регулярными. Но самым важным оказалось то, что именно ему ВАК направил на заключение мою диссертацию. Позднее он подарил мне копию своего отзыва. Позволю себе привести отрывок из него.

«Своими книгами и статьями Л. Г. Фризман заявил о себе как ученый серьезный, основательный, оригинальный, активно и плодотворно действующий в науке. Знакомство с диссертацией, предложенной мне для рецензии, подтвердило и укрепило это мое мнение. Диссертация представляет собой основательное исследование, осуществленное на высоком методологическом и теоретическом уровне – на уровне живой, глубокой и зрелой научной мысли.

Прямая тема диссертации – русская элегия в эпоху романтизма. Сам выбор темы заслуживает одобрение и вызывает живой научный интерес. История литературных жанров относится к той области науки, которая до сих пор оказывается наименее изученной. Если же говорить конкретно о русской элегии, то она как целостное явление до работ Л. Г. Фризмана еще не служила предметом исследования. Диссертант, таким образом, ставит перед собой трудные задачи и решает проблемы, которые остро нуждаются в решении. Это делает диссертацию актуально-современной в самом точном значении этого слова…

Для диссертанта история русской элегии является лишь исходной, но не единственной темой. Глубинная тема диссертации – русский романтизм. Через историю жанра диссертант раскрывает читателю историю и теорию того литературного направления, для которого этот жанр являлся ведущим – именно романтического направления.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное