В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Эткинд был безумно занятым человеком. О нем говорили: его беда в том, что он берет на себя в десять раз больше, чем он может, а может он только в пять раз больше. Поэтому трудно оценить по достоинству его постоянную готовность читать мои статьи и делиться своими замечаниями, которые всегда были прицельно точны, конкретны и конструктивны. Читал он и мою «Иронию истории», и это нас еще более сблизило, потому что почти в том же 1968 году он сам вызвал скандал не менее, а скорее еще более громкий, чем я.

Он подготовил для «Библиотеки поэта» двухтомник «Мастера русского стихотворного перевода», куда впервые после многих лет умалчивания были включены Гумилев и Ходасевич. А в его вступительной статье была такая фраза о причинах расцвета советского перевода в 30-50-х годах: «Лишенные возможности до конца высказать себя в оригинальном творчестве, русские поэты стали плодотворно трудиться в переводческой области». Когда весь 25-тысячный тираж был уже напечатан, в партийные инстанции поступил донос, и произошло в точности то же, что с «Новым миром» из-за моей «Иронии истории»: весь тираж пустили под нож.

Были опасения, что «Библиотека поэта» вообще прекратит свое существование; их разделял и сам Эткинд, сказавший мне тогда, с грустью пожимая плечами: «Я торпедировал “Библиотеку поэта”». Но серию не уничтожили, а, как и в «Новом мире», поснимали головы руководству. Немедленно был отстранен от должности заместитель главного редактора Б. Ф. Егоров и заменен И. Г. Ямпольским, а через несколько месяцев потерял свое место и бессменный многолетний главный редактор В. Н. Орлов. Двухтомник перепечатали, криминальную фразу исправили, нежелательных поэтов исключили.

Во время очередного визита на улицу Александра Невского этот «исправленный» двухтомник был мне подарен. Держу его в руках и перечитываю надпись, сделанную на первом томе:

Дорогому Леониду Генриховичу Фризману с надеждой на лучшее будущее, несмотря на иронию истории.

Е. Эткинд

8 января 69, Ленинград

Я тогда еще не все знал. Я помнил, конечно, о том, как в ходе суда над Бродским, осужденным «за тунеядство», Эткинд и привлеченный им Владимир Григорьевич Адмони выступали в качестве экспертов и стремились отвести эти обвинения и спасти молодого поэта. Через моих «новомирских» друзей до меня доходили слухи о связях Эткинда с Солженицыным и о помощи, которую он оказывал писателю в хранении будущей книги «Архипелаг ГУЛАГ». Кроме того, Александра Львовна рассказала, что во время обыска у какого-то неизвестного ей человека кагэбэшники изъяли самиздатский пятитомник сочинений Бродского с предисловием, которое читал и на котором оставил свои пометы Эткинд. Пометы были следующего рода. Автор писал: «…при нашем полуфашистском строе»; Эткинд спрашивал на полях: «Почему ПОЛУ?».

Последняя история эта, к слову, получила неожиданное продолжение спустя годы. Автор злополучного предисловия, молодой историк Михаил Хейфец, был в 1974 году приговорен к шести годам лагерей и ссылок. Отбывая срок в лагере строгого режима, он сочинил и передал на волю (а далее в Париж) две свои книги, получившие высокую оценку Солженицына, который писал Хейфецу: «Я всегда внимательно читаю Вас и желаю Вам литературных успехов <…> Я рад, что Вы так ярко описываете современный ГУЛАГ, – да не угаснет эта память вовеки!»[58] После отсидки в лагерях Хейфец эмигрировал в Израиль, стал там уважаемым профессором и в качестве такового приехал в Харьков, да не просто в Харьков, а в Харьковский национальный педагогический университет имени Г. С. Сковороды, где работал ваш покорный слуга. Наш ректор И.Ф. Прокопенко распорядился устроить ему встречу со студентами и проводить эту встречу поручил… МНЕ! Резоны этого выбора мне никто не объяснял, но, видимо, он счел, что раз гость из Израиля, то ему будет сподручнее общаться с евреем, а других евреев в поле зрения не нашлось. Представьте себе, какие чувства испытали мы оба, когда выяснилось, что мы, так сказать, «братья по Эткинду»: Эткинд рассказывал мне о Хейфеце, а Хейфецу – обо мне.

Михаил Хейфец

Естественно, Миша (мы моментально вывели из употребления наши отчества) побывал у меня дома и подарил три томика своих мемуаров: «Место и время»,

«Путешествие из Добров лага в Ермак» и «Украинские силуэты». Поскольку так получилось, что темы разговоров определял я, говорили мы преимущественно об Эткинде. Миша рассказывал о визите нашего общего друга в Израиль, о прочитанной им блестящей лекции о «Реквиеме» Ахматовой, о том, как пришла весть о смерти его жены Екатерины Зворыкиной, о его втором, более продолжительном пребывании в Израиле, когда он прочел там курс лекций по русской поэзии Серебряного века. Запомнилась Мишина фраза: «Я аккуратно посещал курс и оценил блеск его преподавательской мощи…»