В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

С горячностью, которая ему вообще была свойственна (по крайней мере, в годы нашей переписки), он пытался втянуть меня в публичную дискуссию о том, как надо правильно писать: Баратынский или Боратынский. Меня всю жизнь донимали этими вопросами, и спорить на эту тему мне было скучно. Да, правильно – «Бор». Но с таким же успехом можно утверждать, что правильно писать «Белынский», ибо именно такова была фамилия Григория Никифоровича, отца критика, происходившая от названия деревни Белынь. Важно то, что написание «Бар» прижилось, стало преобладающим, а разнобой порождает только неудобства. Мои друзья – В. Э. Вацуро, А. Л. Гришунин, Г. П. Макогоненко, С. А. Рейсер, Г. М. Фридлендер, А. В. Чичерин – смеялись над теми, кто возводил эту ерунду на уровень принципиальной проблемы.

Надо сказать, что хотя разногласия у нас возникали нередко, моими письмами Хетсо очень дорожил. Постоянно повторяются слова: «Вообще жду не дождусь Вашего письма!», «Жду не дождусь Вашего ответа, Леонид Генрихович!», «Мне очень приятно получать Ваши интересные письма», «Ваши письма для меня необходимость», «Надеюсь на интересную переписку в 1967 году», «Надеюсь, что наша переписка будет еще интереснее в 1968-м», «Очень рад, что наша переписка продолжается» и т. п.

В своей переписке мы не касались политических вопросов, но, когда случалось их затронуть, взаимопонимание было полным. Незадолго до советского вторжения в Чехословакию в Праге проходил съезд славистов, а 13 сентября, через три недели после этих трагических событий, в его письме мелькнула фраза: «Вы правы, я действительно вернулся из Праги с массой впечатлений, но теперь немножко грустно вспоминать об этом». Так можно было написать, только ощущая в адресате полного единомышленника. Он выхлопотал мне приглашение в свой университет и прислал ксерокопию страницы журнала со списком, в котором фигурировало и мое имя. Для меня изначально не подлежало сомнению, что мне, беспартийному еврею, такой командировки не видать, как своих ушей. Но и он понял причины этого без всяких дополнительных разъяснений.

В 60-х годах Баратынский был преимущественным предметом научных занятий Хетсо, но в дальнейшем область его исследовательских интересов существенно расширилась. На протяжении многих лет, в том числе и в годы нашего активного общения, он занимался переводом на норвежский язык произведений русских классиков. Живо помню, как меня порадовало его сообщение о том, что в число его переводов попал очерк Горького о Толстом. В моих глазах этот очерк принадлежит не только к лучшему, что написал Горький, но и к лучшему, что было написано о Толстом.

В 1988 году, когда духовные произведения Гоголя еще не были в чести у советской власти, Хетсо напечатал в журнале «Scando Slavica» (т. 34) статью «Гоголь как учитель жизни. Новые материалы». В ряду этих новых материалов было впервые опубликовано произведение Гоголя «Правило жития в мире», которое, по мнению публикатора, еще раз подтверждает мысль о том, что Гоголь, возможно, единственный из русских писателей, который достиг в себе кристально чистой глубины Божественного слова, состоялся именно как великий духовный писатель.

Еще до этого, когда отмечалось 100-летие со дня рождения Чехова, Хетсо опубликовал обширную работу «Драматургия Чехова. Ее развитие и своеобразие», которая не только стимулировала постановки чеховских пьес в норвежских театрах, но и нашла последователей в лице многих норвежских славистов 60-70-х годах. Сам же ее автор не утрачивал интереса к Чехову на протяжении всей своей более чем сорокалетней научной деятельности.

Уже в 60-70-х годах Хетсо увлекся применением в литературоведении математических методов, и постепенно оно стало едва ли не главной областью его научных интересов. Он советовался со мной о том, для решения каких литературоведческих задач такие методы могли бы быть использованы. Поскольку мне это направление всегда было чуждо и малоинтересно, ничего путного из нашего общения не вышло, но я, конечно, был в курсе того, что он делает.

Одним из первых опытов в этом направлении была его статья «Лексика стихотворений Лермонтова. Опыт количественного анализа», оттиск которой он мне прислал. Я был постоянным участником Лермонтовских конференций, и он считал меня значимой фигурой в лермонтоведении. Но дать авторитетную оценку этому его труду я, к сожалению, не мог.

Хетсо многократно пытался на основе частотных словарей лексики и измерения длин предложений атрибутировать Достоевскому ряд статей, авторство которых не было установлено. Занимался он этим настойчиво и страстно, итоги занятий воплотились в книгу «Принадлежность Достоевскому: К вопросу об атрибуции Ф. М. Достоевскому анонимных статей в журналах “Время” и “Эпоха”», вышедшую в Осло в 1986 году. Но у нас она была воспринята скептически. Г. М. Фридлендер, исполнявший обязанности главного редактора академического Достоевского, все полученные Хетсо результаты категорически отверг.