В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Моя защита прошла безупречно. Закрывая заседание, председательствовший на ней Георгий Иванович Шкляревский сказал: «У нас сегодня была необычная защита». Думаю, он имел для этого основания. Оба оппонента были на высоте, но каждый по-своему. Отзыв Габель был длинным, обстоятельным, с углублением в мельчайшие детали. Отзыв Чичерина имел элементы ораторской речи. Он начинался словами: «Диссертация Л. Г. Фризмана – наиболее интересная из диссертаций, докторских и кандидатских, прочитанных мною за последнее время. Она вся построена исследовательски, как обоснованное решение проблемы, содержит и тонкие анализы, и много говорящие социальные, исторические сопоставления и просто много интересных, добытых автором фактов, всегда уместных и ведущих прямо в дело. Вот почему каждая страница читается с удовлетворением и с живым интересом. В целом это труд достойный того большого поэта, творчеству которого он посвящен». Планка сразу была поднята на такую высоту, что перечисленные в дальнейшем недостатки не могли не быть сочтены мелкими. Мой друг Леня Баткин мне сказал: «Оппонент на настоящем столичном уровне!» Мои родители обратили внимание на то, чего не мог знать никто другой. Хотя Чичерин приезжал в Харьков на два дня, для выступления он привез второй костюм. Его наследственный аристократизм не позволил ему выступать в том же костюме, в котором он ехал в поезде.

Хотя результат было нетрудно предвидеть, Пигарев ждал его с таким нетерпением, что, не зная, где он будет в этот день: в Москве или в Мураново, – попросил дать ему две телеграммы, в оба адреса. Не буду ни приводить, ни перечислять многочисленные поздравления, прибывавшие сначала с защитой, затем с ее утверждением. Исключение сделаю только для письма Чичерина и ему же посвященного абзаца из письма Пигарева.

Дорогой Леонид Генрихович!

Очень за Вас рад и сердечно Вас поздравляю. Но хотелось бы, чтобы и работа Вам нашлась интересная, вузовская, по ученой степени, Вами приобретенной. Еще больше хотелось бы, чтобы и углублялась, и ширилась Ваша научная работа. Прошу Вас, сообщайте мне о том и о другом. Мой сердечный привет Доре Абрамовне и Генриху Венециановичу, Вашей супруге (которой знаю только имя – Алла, а отчества не знаю), Маргарите Орестовне, статью которой читал с большим интересом, Исааку Яковлевичу и Марку Владимировичу. С удовольствием вспоминаю пребывание в Вашем семейном и дружеском кругу.

А. Чичерин

11 ноября 1967 г.

А вот что написал Пигарев: «Летом виделся с А. В. Чичериным, проводившим часть своего отпуска в Подмосковье. Он сохранил очень хорошие воспоминания о Харькове и подробно рассказывал мне о Вашей защите. Можно сказать, что Вы были вознаграждены сторицей за все то, что Вам пришлось претерпеть в течение стольких месяцев. Не есть ли это прямое опровержение начальных строк первого монолога Сальери в трагедии Пушкина?»

В кругу лермонтоведов

После кандидатской защиты я стал регулярным участником Лермонтовских конференций. Обычно приуроченные к очередной годовщине со дня рождения поэта, они проходили в Пятигорске, Ставрополе, Орджоникидзе. Этим конференциям я обязан знакомством с многими людьми, дружеские связи с которыми продолжались на протяжении десятилетий. Организатором и действительным руководителем, можно сказать, их душой, был человек, который, я уверен, оставил о себе добрую память в сердцах всех, кто его знал, – Виктор Андроникович Мануйлов. Он, правда, скромничал и любил говорить, что считает себя лишь неким заместителем Ираклия Луарсабовича Андроникова.

Но Андроников, конечно, привлекавший и громкой репутацией, и артистичностью своей натуры, мелькал на них, как ясно солнышко, и исчезал. Однажды, уезжая раньше времени и прощаясь с участниками, он сказал: «Я отдал этой конференции все, что мог, а ни от одного мужчины нельзя получить больше, чем он может». В одном из своих выступлений он хвалил мой доклад о стихотворении Лермонтова «Есть речи, значенье», но в памяти у меня осталось не содержание им сказанного, а манера речи, рокочущий, словно катившийся по залу бас: «Леонид Генрихович в своем заме-ча-а-тельном докладе…».

Этот вальяжный барин, конечно, не потянул бы роль того разнорабочего, каким обычно является действительный руководитель конференции, а на Лермонтовских она неизменно выпадала Мануйлову. Одновременно он делал и другое важнейшее дело: завершал подготовку «Лермонтовской энциклопедии», бывшей на тот момент лучшим в советском литературоведении справочником подобного рода. Работа над ней велась давно, и я поспел, как говорится, к шапочному разбору: написал для нее две или три статьи.

Зато, когда она готовилась к печати, мне удалось оказать Мануйлову существенное содействие: в редакции литературы и языка издательства «Советская энциклопедия» работали мои друзья, бывшие «новомирцы» Юрий Григорьевич Буртин и Михаил Николаевич Хитров, а также Владимир Викторович Жданов, и мне удалось смягчить некоторые противоречия, которые обычно возникают между авторами и издателями.