Первым членом этой семьи, с которым я познакомился, была Муминат Алибековна, видный специалист по зарубежным литературам, позднее защитившая докторскую о Ромен Роллане. С самого начала наших отношений, с первого телефонного разговора она расположила меня к себе качеством, которое я бы назвал искренней скромностью. Не могу подобрать более точного определения. Все мы знаем, что скромность бывает разной, бывает лживой, фальшивой, лицемерной, бывает скромностью напоказ. У Муминат Алибековны она была естественной: я такая, потому что не могу быть другой. Когда я, желая сделать ей приятное, сказал, что в Харькове помнят ее приезды в наш город, она мгновенно поняла, что я спутал ее с Азой Алибековной и сказала, что совсем не обладает красотой и значительностью своей старшей сестры.
Я приведу письмо, которое получил, когда она узнала о присуждении мне докторской степени.
Дорогой Леонид Генрихович!
Сердечно поздравляю Вас с утверждением – я была Вашей искренней «болельщицей». Письмо Ваше пришло без меня – я три недели была в Москве. В МГУ было всесоюзное совещание по заруб. лит-ре, кроме того, я еще задержалась, читала диссертации… Л. Г. Андреев уговорил меня выступить по кандидатской оппонентом осенью в МГУ по Сент-Беву. Меня критика не так привлекала, но надо их выручать. Там первый оппонент Наркирьер накрепко заболел, да к тому же диссертант – мой бывший студент.
Увы, я так ничего не смогла для Вас сделать для расшифровки французских ссылок, для этого следовало бы порыться в библиотеке в Москве, а мне даже ни разу не удалось зайти в ВГБИЛ, т. к. я повезла с собой десятилетнюю дочку, и надо было успевать и с делами, и с ней.
Мемориальную доску открыли 29 мая, к дню рождения Л. П. Все было хорошо и торжественно, но В.А. (Мануйлов. –
Я пока не отдыхала, меня включили в приемную комиссию.
Всего лучшего Вам.
М.А.
Казалось бы, самое что ни есть заурядное письмо с перечислением мелких деталей служебного и житейского быта. Но стоит хоть немного к нему присмотреться, и мы увидим, как запечатлел себя в нем характер автора – неприхотливого, добросовестного, безотказного, исполнительного человека, всегда готового прийти на помощь, переживающего, если помочь не удалось. Ни тени упрека ни тому, кто навязал нежелательную работу, ни тому, кто не разделил с ней праздничное событие – открытие мемориальной доски ее дяде Леониду Петровичу Семенову, обозначенному в письме Муминат Алибековны инициалами Л. П. Он скончался десятью годами ранее, но лишь сейчас на доме, где они жили, установили мемориальную доску.
Л. П. Семенов – профессор Северо-Осетинского пединститута, известный кавказовед и лермонтовед – был инициатором создания «Лермонтовской энциклопедии» и положил начало работе над ней. С подачи Муминат Алибековны, отчасти для того, чтобы сделать ей приятное, я занимался литературоведческим наследием Семенова, предпринимал архивные разыскания и публиковал то, что удавалось найти. Так, сборник статей «Проблемы литературы и эстетики», вышедший в Орджоникидзе в 1976 году, открывался моей заметкой о Семенове и публикацией его статьи «Лермонтов у европейских и восточных народов». Обзор «Л. П. Семенов – исследователь Льва Толстого» был построен на материале найденных мной в архиве писем Л. П. Семенова к Н. Ф. Сумцову.
У нас с Муминат Алибековной сложились теплые, товарищеские отношения, а ее позднейший переезд в Москву сделал общение более регулярным. К общему нашему горю, случилось несчастье: в результате инсульта Муминат Алибековна потеряла речь, и во время встреч я мог ее поцеловать, мог видеть ее улыбку, но поговорить с ней было нельзя.
Дочь Муминат Алибековны (она мельком упоминается в письме выше), которая стала в дальнейшем самой близкой мне из семьи Тахо-Годи, уже сделавшись крупным ученым, опубликовала статью о наших отношениях и дала ей знаменательное заглавие – «Унаследованная дружба». О нашей дружбе с Еленой Аркадьевной разговор впереди.
Посещая Москву, я старался не упустить ни одной возможности побывать в квартире, находящейся в доме, который сейчас известен всему культурному миру как дом Лосева. Самого Алексея Федоровича я видел только один раз. Это было незадолго до его смерти, он выглядел очень дряхлым, кажется, совершенно лишился зрения, вышел к нам из-за какой-то ширмы, которой была отгорожена его постель. Он задал мне два-три стандартных вопроса: где работаю, чем занимаюсь. Запомнилась первая сказанная им фраза: «Ты не обижайся, что я буду говорить тебе “ты”, я говорю “ты” всем, кто моложе меня».
Его жена Аза Алибековна Тахо-Годи, старшая сестра Муминат, была хоть моложе мужа, но достаточно в летах. Тем не менее, когда бы я ни приходил, всегда заставал ее за работой. При ней постоянно находился молодой человек – ее секретарь или помощник. Она могла оторваться, например для общения со мной, но непременно возвращалась к прерванному делу: она была из породы тех, кто работает всегда.