В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Самый важный эпизод в наших многолетних отношениях произошел в период подготовки его докторской защиты. Считая этот эпизод показательным и поучительным во многих отношениях, расскажу о нем подробнее. Защищал он не диссертацию, а монографию «М. Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы» – толстенный фолиант объемом более 700 страниц. Все как будто шло хорошо, но вдруг стало известно, что в «Вопросах литературы» готовится к публикации хлесткий фельетон «Гегель и княжна Тамара», в которой Удодов был, можно сказать, размазан по паркету. Вряд ли нужно объяснять, какие последствия сулила такая торпеда удодовскому кораблю. Автором ее был штатный сотрудник журнала Серго Виссарионович Ломинадзе, яркий, остроумный человек, первоклассный журналист, пользовавшийся всеобщим уважением. Мне довелось немало взаимодействовать с ним, это было легко и приятно.

Не знаю всех подробностей дела, но редакция «Вопросов литературы» пожалела Удодова и решила смягчить его участь. Отказать Ломинадзе в публикации его рецензии не было никаких оснований: она была написана ярко, остроумно, с присущим ее автору блеском. Поэтому решили напечатать две рецензии под общим названием «Два мнения об одной книге», и вторую рецензию предложили написать мне. В редакционном предуведомлении к этой необычной публикации выражалась надежда, что «прямое столкновение мнений позволит читателю лучше уяснить достоинства и недостатки данного труда». «При этом надо учитывать, – говорилось далее, – что Л. Фризман положительно оценивает книгу в целом, тогда как критические суждения С. Ломинадзе относятся в основном к отдельным (хотя и существенным) аспектам ее содержания»[63].

На Удодова и его дружеский круг выход этого номера «Вопросов литературы» произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Его выразила Алла Жук, писавшая мне, что ее «порядочно изумила история с рецензированием книги Удодова в “Воплях”. Что сей сон значит? Вы, вероятно, осведомлены. Я знаю, что Ломинадзе (по статьям его знаю) – серьезный, знающий и т. и. исследователь. Так как же он так “обернул” хорошую, настоящую книгу Б. Т. Ваша рецензия (главное – позиция) в этом диалоге у нас здесь всеми приветствуется». Совершенно те же слова я слышал от Иры У сок.

И сам Удодов, который меня сердечно благодарил как чуть ли не своего спасителя, и вся литературоведческая общественность истолковали дело так, что Фризман взял Удодова под защиту от нападок Ломинадзе. И один только умный и проницательный Ульрих Рихардович Фохт сказал, что моя рецензия для Удодова гораздо опаснее фельетона Ломинадзе, потому что он изощряется в своем остроумии по мелочам, а «Фризман вежливо и обходительно бьет прямо в печень».

Я провел слишком мало времени в общении с Ульрихом Рихардовичем, чтобы располагать материалом и подтвердить фактами то, что я чувствую, когда думаю о нем. Семен Иосифович Машинский, знавший его несравненно лучше, чем я, однажды сказал: «Фохт – это чудо!», – и мне нечего к этому добавить.

За что только его не осуждали! За то, что выпивал, за то, что стариком оставил семью и женился на своей аспирантке, которая была на 46 лет моложе его… Да, когда у него произошел инфаркт, и он лишился возможности подниматься на свой пятый этаж в доме без лифта, он снял себе маленькую квартирку в высотке рядом со станцией метро «Новые Черемушки», и эта аспирантка поселилась там с ним. Когда я вернулся из поездки в Москву и рассказал моей маме, что Фохт женился на женщине на 46 лет моложе его, она грустно меня спросила: «Так что, твоя вторая жена еще не родилась?»

Если вы видели выпивших людей, не думайте, что это дает вам хоть малейшее представление о том, каким бывал выпивший Фохт. Однажды во время какого-то междусобойчика в Центральном доме литераторов находившийся на взводе и в приподнятом настроении Фохт стал останавливать проходивших мимо нашего столика официанток и на их фигурах объяснять, где у женщин расположены эрогенные зоны. Любой другой был бы обозван хулиганом, а то и заработал бы пощечину, но Фохт вкладывал в это столько галантности, игривости, очарования, что официантки млели от восторга.

Мне довелось много слышать о Фохте, но, кажется, никто не понял своеобразие и уникальность этого человека так проникновенно, как Борис Федорович Егоров, назвавший его «одной из самых незаурядных личностей советской поры»[64]. В его очерке о Фохте множество фактов, которые могут вызвать неприязнь, негодование, ошеломление, отвращение, но он помогает понять, почему этот безалаберный, ненадежный, способный на самые непредсказуемые выверты человек вызывал такую симпатию к себе, которая превозмогала все доводы разума.

А сейчас я попробую на немногих примерах показать моему читателю, как критиковал Удодова Ломинадзе и как это делал я, и предоставлю ему самому решать, кто был прав в сопоставлении наших рецензий: Фохт или все остальное прогрессивное человечество. Вот несколько фрагментов из статьи Ломинадзе: