В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Вся жизнь Бориса Тимофеевича была связана с Воронежским университетом. С его студенческой скамьи он ушел на фронт, его окончил после демобилизации, более тридцати лет заведовал в нем кафедрой русской литературы, поперебывал и деканом филологического факультета. Не сомневаюсь, что именно ему я обязан тем отношением к себе его учеников и коллег, в частности его преемника на посту заведующего кафедрой Андрея Анатольевича Фаустова, которое ощущал постоянно и ощущаю до сих пор.

Я получил предложение участвовать в сборнике в честь 85-летия Удодова и с благодарностью его принял. Но дожить до выхода в свет этого сборника юбиляру не довелось, и составители дополнили предисловие таком примечанием: «…Мы не хотели бы механическим переименованием превращать юбилейный сборник в памятный. Он был адресован живому человеку, и отменить это – значило бы сыграть на руку смерти»[65].

Б.Ф. глазами Л.Г.

Я впервые увиделся с Борисом Федоровичем Егоровым сорок лет назад, в конце 1975 года. Буду называть его Б.Ф., потому что он сам имеет обыкновение так называть себя и людей из своего окружения, восприму и я подобное обозначение. Встреча эта была непродолжительной, но уже тогда меня впечатлили его удивительная открытость и доброжелательность, готовность проникнуться запросами и нуждами совсем не знакомого ему человека.

Я-то ему знаком не был, но он к тому времени уже успел занять значительное место в моем духовном мире и сыграл заметную роль в моем становлении как филолога. Незадолго перед тем в «Вопросах литературы» прошла нашумевшая в свое время дискуссия о литературной критике ранних славянофилов, в ходе которой мы отстаивали сходные позиции. Его статья появилась раньше моей, и я говорил, что в ней намечен «единственно плодотворный путь изучения славянофильства»[66].

Не могу избавиться от ощущения, что какие-то мистические нити связывали нас всю жизнь. Когда я родился в Харькове, его семья также жила на Украине, в донбасском Лисичанске, а годом позднее переехала в Старый Оскол, от которого до Харькова километров полтораста или чуть больше. Когда туда пришли немцы, и он, и я эвакуировались в одном направлении. Меня судьба забросила в Уральск, где я поступил в среднюю школу, а он закончил ее в городке Аркадак Саратовской области – тоже совсем неподалеку. Но важнее, конечно, другое. Одним из основных направлений моих научных интересов всегда была история литературной критики: я порядочно написал о русских критиках XIX века, кое-что издавал. Б.Ф. выпустил свою первую книжку о Добролюбове, когда я был студентом третьего курса, а позднее он – без преувеличения можно сказать – стал в этой области таким корифеем, что трудно кого-нибудь и поставить рядом с ним, а я, следовательно, был усердным его читателем.

Он защитил докторскую диссертацию на тему «Русская литературная критика 1848-1861 годов». Обширная серия его работ посвящена революционно-демократической критике. Среди них книги «Литературно-критическая деятельность В. Г. Белинского» и «Николай Александрович Добролюбов», выпущенные издательством «Просвещение» и на славу послужившие преподаванию литературы и в школе, и в вузе. Будучи учителем школы рабочей молодежи, я ими пользовался, да еще как.

К этим книгам примыкают и такие монографии, как «Очерки по истории русской литературной критики середины XIX века», «Борьба эстетических идей в России середины XIX века», «Борьба эстетических идей в России 1860-х годов». Меньше всего мне хотелось бы уснащать свои заметки выписками из библиографического указателя трудов Б.Ф. Но каждая из этих книг – событие моей собственной жизни и факт моей биографии. На протяжении десятков лет он присылал мне все, что у него выходило, – присылал, когда это было делом обычным, присылал, когда стоимость пересылки выросла до неимоверных размеров, и бандероли приходили, сплошь обклеенные десятками почтовых марок.

Б. Ф. Егоров

Я не знаю, сколько книг Б.Ф. стоит сейчас на моих книжных полках, они у меня не собраны вместе, а соседствуют с книгами других авторов на те же темы. Правда, есть у Б.Ф. книги, посвященные таким предметам, о которых только он один и писал. Покажите-ка мне еще чью-нибудь книгу, которая называлась бы «Обман в русской культуре»! Да и монография «Русские утопии», на мой взгляд, явление совершенно уникальное.

О русской критике существует море литературы. Но Б. Ф. сумел написать о ней так, как этого не делал никто. Я имею в виду его книгу «О мастерстве литературной критики. Жанры. Композиция. Стиль». Не секрет, что история критики почти всегда изучается как история идей, выраженных в критических работах. Б.Ф. проницательно уловил недостаточность такого подхода, отметив, что «изучение критического наследия, как правило, ограничивается трактовкой содержания. Очевидно, здесь негласно подразумевается такой нехудожественный характер критики, как идеологическая и научная аналитичность, освобождающая исследователя от внимания к форме. Подобное отношение вдвойне несправедливо»[67].