Об объеме и разносторонности вклада, внесенного этой еще сравнительно молодой женщиной в отечественную культуру, можно сказать много. Но, ограничивая себя темой, обозначенной в заглавии этого очерка, я остановлюсь на ее характеристике как лермонтоведа. Присущие ей широта эрудиции, высокий уровень исследовательской культуры проявились и здесь, в частности в услышанном мной докладе. Его тема – «Творчество Лермонтова в исследованиях профессора Л. П. Семенова» – в известной мере была продолжением того, чем я сам занимался около сорока лет назад. Но разница в наших подходах очень значительна: Лена, можно сказать, подняла эту тему на другой научный этаж. Мои работы были результатом архивных разысканий: я публиковал и вводил в научный оборот дотоле неизвестные работы. Лена же пошла дальше – она ввела их в контекст не только научной биографии Семенова, но и лермонтоведения его времени, тем самым произведя их углубленную научную экспертизу и оценку. Достаточно вникнуть в аппарат этого сообщения, чтобы ощутить уровень исследовательской культуры автора.
Ко времени проведения упомянутой конференции отношения между Россией и Украиной были испорчены до такого уровня, что, выйдя из вагона на харьковском вокзале, я попал в лапы так называемых компетентных органов, которые добрых полчаса добивались, чтобы я рассказал им ВСЮ ПРАВДУ о том, куда и зачем я ездил в страну, которая у нас официально объявлена агрессором, и что я оттуда привез. Общение, надо сказать, происходило по известной формуле: меня пугают, а мне не страшно. Я им: «Вот программа конференции, вот моя фамилия в числе докладчиков. Еще не поняли, что я делал в Москве? Хоть вы меня разденьте, не увидите ничего интересного». Словом, насмеялся над ними досыта. Под конец они чуть ли не извинялись за отнятое время и виноватыми голосами предлагали вызвать такси.
И еще об одном человеке, без которого круг лермонтоведов, выпавший на мою долю, страдал бы невосполнимым ущербом. На той памятной конференции, проходившей в Орджоникидзе в октябре 1969 года, стоял за мной в очереди к администратору на поселение в гостинице «Кавказ» моложавый интересный мужчина, как и я, в очках, но повыше ростом. Рядом стояли, нас и поселили в одном номере. И после этого, на сколько бы Лермонтовских конференций мы ни приезжали, ни он, ни я и не помышляли иметь другого соседа. Звали его Борис Тимофеевич Удодов.
Моя дружба с этим человеком была многолетней и крепкой, если использовать сравнение Маяковского, «как спирт в полтавском штофе». Он высоко ценил мои работы, в подтверждение чего позволю себе привести несколько цитат из его писем.
На «Жизнь лирического жанра» он отозвался так: «Книгу Вашу прочитал с большим интересом, удовольствием и радостью за Вас. Вы написали основательное, солидное исследование. В нем все необыкновенно добротно и, как правило, убедительно, академично без излишнего академизма, научно без тени наукообразности и ненужных претензий в духе “новейших” методов. На полях подаренного Вами экземпляра я частенько не мог удержаться, чтобы не сделать во время чтения пометок вроде “хорошо!”, “молодец!” и т. п. Возникали порой и отдельные вопросы, но отнюдь не затрагивающие, так сказать, основ Вашей книги. Короче говоря, поздравляю с этим новым творческим свершением».
«Поэзия декабристов» вызвала такой отклик: «По-моему, Вы просто не умеете писать плохо. И на этот раз, несмотря на заданные жанровые рамки, обязывающие к популярности, брошюра получилась добротной, дельной, содержательной и во многом свежей по подходу к материалу, его освещению, компоновке, акцентированию и пр.».
А вот отрывок из письма, полученного после выхода «Дум» Рылеева: «Еше раз и еще раз убеждаюсь, какой Вы неутомимый труженик и энергичный исследователь сокровищ русской поэзии I пол. XIX столетия. Я просмотрел, а местами прочитал (особенно Вашу статью) всю книгу и должен сказать, что все сделано на высшем, действительно академическом уровне. Книгой, выпущенной в авторитетнейшей серии “Литературные памятники”, Вы, помимо прочего, воздвигли памятник и себе. В статье Вашей дана по-настоящему глубокая трактовка полемики современников вокруг “Дум” Рылеева, об их жанровой природе, о сущности и причинах разногласий в оценке самих дум, об их месте в развитии русской романтической поэзии etc.».
Из письма, полученного после выхода книги «Декабристы и русская литература»: «Книга получилась в высшей степени своеобразной и содержательной. Это своего рода энциклопедия обширнейшей самой по себе темы “декабристы и русская литература”. Какая уйма самых разнородных фактов – известных, малоизвестных, впервые вводимых в научный оборот! И все это рассмотрено строго аналитически, связно и по-настоящему концептуально. Подлинная академичность сочетается у тебя с живостью и простотой изложения, чуждого и тени наукообразия, подлинный историзм – с современной ненарочитой злободневностью в рассмотрении поднимаемых историко-литературных проблем».