Мне не довелось видеть ее в те годы, когда она, как мне рассказывали, блистала неотразимой красотой, и в числе ослепленных ею был, наряду с другими, будущий академик Александр Иванович Белецкий. Поскольку встречались они и в Харькове, я был об этом наслышан. Во времена моего с ней общения она безоговорочно считалась крупнейшим античником в стране и внушала мне определенный трепет. Нет, я не ощущал отсутствия радушия, расположенности к собеседнику, но, чувствуя на себе ее острый, всепронизывающий взгляд, испытывал робость и, наверное, выглядел хуже, чем обычно.
Но самым близким и дорогим мне человеком из всех носителей славной фамилии Тахо-Годи, как я уже писал выше, стала со временем дочь Муминат Алибековны, которая для меня остается и останется Леночкой. Сегодня Леночка ученый с мировым именем, профессор МГУ, академик РАЕН, лауреат премий двух известных литературных журналов и прочая, и прочая, и прочая. А когда я с ней познакомился и даже провел два дня под одним кровом, она была двенадцатилетней школьницей.
Случилось так, что ее мама, заведовавшая кафедрой в Северо-Осетинском университете, пригласила меня прочесть там спецкурс. Но прежде чем я обосновался в своем гостиничном номере, она приютила меня в своей квартире, где я в связи с занятостью мамы был отдан на попечение дочки. Впечатление, которое она на меня произвела, живо в моей памяти так, как будто это было вчера. Меня поразила редкая правильность ее речи, а еще более – взрослость тона, которым она со мной разговаривала. Она была предельно внимательна, предупредительна, даже ласкова, и это было обращение не школьницы с профессором, а заботливой хозяйки с дорогим ей гостем. У меня рос в ту пору сын Лениного возраста, даже чуть старше. Я задавался вопросом, уверен ли я, что он сумел бы в подобной ситуации держаться так же достойно, уверенно и непринужденно, как она, и отвечал себе: нет, не уверен.
А она продолжала удивлять. Удивила своей монографией о Случевском. Это кандидатская диссертация? Да у нас докторские не всегда дотягивают до такого уровня! А вдумайтесь в формулировку ее докторской темы: «Художественный мир прозы А. Ф. Лосева»! Ведь проза Лосева – это научная проза, которая изучается обычно в аспекте содержания, выдвинутых в ней идей. Какой творческой смелостью нужно было обладать, чтобы поставить в центр изучения научной прозы ее
Я вижусь с Леной редко и переписываюсь нерегулярно. Но для меня несомненно, что в ее душе для меня отведен такой же неприкосновенный уголок, как в моей для нее. На конференциях, где нас сводила судьба: на подмосковных, организованных Фондом Достоевского в «Соснах», в Покровском, в польском Люблине на конференции с интригующим названием «ЖЕНЩИНА И / КАК ДРУГОЙ» – везде мы дорожили каждой минутой общения и стремились услышать друг друга. Помню, как она сбежала из своей секции, чтобы не пропустить мой доклад.
На моей книжной полке стоят подаренные ею книги: научные исследования, стихи, художественная проза «Великие и безвестные» (2008), «Неподвижное солнце» (2012), «Друг бесценный» (2014). На одной из них надпись: «Дорогому Леониду Генриховичу Фризману – человеку, которого я знаю и люблю с моих детских лет». Другая была подарена на последней Лермонтовской конференции, в которой мне довелось участвовать. Она была приурочена к 200-летию со дня рождения поэта и проходила в МГУ. Толстенный томище материалов этой конференции я получил благодаря заботе надежного моего друга, заведующего кафедрой русской литературы Санкт-Петербургского университета Александра Анатольевича Карпова.
На докладе, с которым Лена выступила на этой конференции, я остановлюсь чуть ниже. А сейчас – еще два слова о ее книгах. Обращаясь к ним, я думаю: какие они разные, как по-разному они позволяют проникнуть в ее душевный мир. Думаю и о том, что есть в их авторе очень важное, ценное и редкое качество, о котором не прочтешь в книгах, для этого надо знать ее образ жизни. Она умелый и самоотверженный организатор науки. По моему глубокому убеждению, она душа
Дома Лосева, а это дорогого стоит.