В лабиринтах вечности

Но нигде: ни длинных рассказов об острове, что «за одни ужасные сутки ушёл под воду», как об этом говорилось у Платона, ни таинственных иероглифов на стенах храмов в Саисе, ни обрывочных записей об Атлантах не было! Пауль мечтал найти хотя бы обрывки каких-то слов, даже пусть похожих иероглифов на слова Атлантида или Атланты или может производных от них, но ничего подобного не было! Да, он делал скидку на давность лет — на прошедшие тысячелетия, … и все же верил, что-то должно было уцелеть, сохраниться. Но нигде, и ничего! Проходили дни за днями, один древний город Дельты сменял другой — Саис, Танис, Бубастис — поиски не приносили результатов. Картуши фараонов, вереница дат, эпох и событий, но ничего не приближало их к тайне Атлантов и к тому, о чем писал дед. Пауля постоянно, помимо его воли, терзали сомнения: «А может всё — и завещание и древняя ваза с монетками — это всего лишь последняя шутка моего деда?!» И отчаяние с каждым днём всё больше овладевало им: «Не стоило ехать сюда! Зря я так погорячился! Зря!»

Но самое парадоксальное, что к сомнениям в подлинности завещания деда стало примешиваться странное, необъяснимое чувство, какого-то разительного — идущего рядом с его поисками Атлантиды — несоответствия.

Иногда ему казалось, что он в кромешной тьме с вытянутыми вперед руками пытается идти по тоненькому рельсу, но рядом есть где-то другой такой же и его присутствие он не ощущает, а только интуитивно предполагает, что это два одинаковых пути и идут они в одном направлении. Нет, даже не так, он чувствовал, что эти рельсы выходят из одной точки и ведут в одном направлении — они рядом, они едины, но никогда не пересекаются, как параллельные миры.

А вызвало это странное чувство разительное несоответствие. Чем больше он видел древних артефактов: скульптур, пирамид, саркофагов, и даже самых обычных гранитных блоков (весом в несколько тонн!), тем больше его охватывал необъяснимый протест. «Как при наличии всего лишь медных инструментов, можно было производить ТАКОЕ?»

Даже не будучи сведущим во всех токарных, фрезерных тонкостях, он понимал: подобные четкие линии и подобные распилы, какие на гранитных саркофагах, невозможно сделать, имея под рукой всего лишь примитивные инструменты. Кто-то помогал им, этим древним египтянам! Но тогда кто? Чьих рук все эти саркофаги, вазы, чаши, колоссы удивительно как исполненные? Пирамиды?

Как-то ему на глаза попались работы Флидриса Питри, где ученый делал удивительное заключение, что первые династии обладали куда, как большими знаниями и главное уменьями(!), чем последующие, а со временем египтяне растеряли почти все знания. И Пауль теперь, так же как Питри задавался вопросом: «Чьи(!) знания были утрачены?!»

Вероятно, была более развитая працивилизация? Но тогда, почему к моменту строительства пирамид египтяне не додумались до колеса, а волокли тяжеленые блоки на санях — волокушах?

Парадокс?

Парадокс!

А может, египтянам не нужно было колесо для передвижения тяжестей, и они пользовались чем-то более техничным, но тогда чем?

Голова у Пауля шла кругом — многие вещи просто не состыковывались в его сознании. Это там, в Париже, в кабинете, можно было выстраивать версии, отталкиваясь от того, что уже имеешь, применяя логику и мышление современного человека. Это там всё просто! Здесь же, в Египте, все стройные версии летели к чертям. Ничего не состыковывалось… и явно диссонировало друг с другом.

Сложность для Пауля заключалась ещё и в том, что он не читал иероглифы. Видел надпись всю целиком, восхищался рисунком и четкостью линий, мастерством исполнения, но собрать в единое целое, применяя все тонкости древней грамматики, абсолютно одинаковых птиц и человечков, не мог. Для него надпись из десяти знаков становилась буквально камнем преткновения. Здесь бы и закончилось его путешествие в тайны Египта, если бы на помощь не приходил Мустафа.

— Это же так просто смотри: этот сокол обозначает…, — дружелюбно начинал он.

— А вот как ты видишь, что это сокол, а не другая птица?

— Так же, как ты отличаешь день от ночи. У сокола очень четкий горделивый профиль, ошибиться невозможно, и этот знак обозначает Гора. А этот знак Хапи — Бог Нила. Этот — сидящий мужчина — юношу, и он ученик, а этот знак означает: «писать». Предложение читаем снизу верх…

— Почему?

— Да потому, что детерминатив стоит снизу.

— …и получаем?

— Ученик записывает: «Посеял ученик ячмень, и ждет от богов Гора и Хапи…

— Благодати, — улыбнулся Пауль.

Мустафа не уловил иронии и серьёзно ответил:

— Ну, если так можно сказать, то да.

Пауль устыдился своему сарказму, и с сожалением сказал:

— Хотелось бы и мне читать, как ты!

— Учись, — просто сказал Мустафа, — я же научился.