Читаем В ладонях судьбы...(СИ) полностью

   - Ииииии... - такую красоту раскокали, ироды!!! - послышались причитания Вовкиной бабушки. - Да рази ж нашим дитям можна таки игрушки в руки-те давать?! Ай-я-я-яй, што натворили, окаянные...



   Ирка, подбежав, прижала ладошку ко рту, сдерживая крик, и в ужасе глядела, что осталось от красавицы-куклы. Головка её раскололась на две неровные части, одна ножка треснула пополам, другая осталась целой, только туфелька с неё слетела...





   - Твоя работа, супостат эдакий?! - замахнулась на внука баба Мотя, но ударить не решилась... Повязка на ухе спасла Вовку от крепкой затрещины.



   - Да я Ирку от сберти спас! У куклы этой фашистской бомба была в башке, она и взорвалась! Вбесто спасиба ругаесишь...



   - Это-ить в твоей пустой башке вечно что-то взрыватца, оболтус! Таперича не видать те новых штанов - мать за куклу будет расплачиваться, остолоп! Да и ты хороша! - накинулась она на Ирку. - На кой ляд пацану было давать енту фарфорову цацку?! - Но Ирка её не слушала. Она машинально перебирала кукольные черепки и поливала их горючими слезами...





   Вот так и лишилась Ириша первой и последней в её жизни куклы, не успев даже придумать ей имя... А Вовка вскоре похвалялся перед ней своими новыми штанами.



   Единственная, сохранившаяся целой ножка в кожаной туфельке до сих пор (уже пять лет!) стоит в буфете на полке. Немым укором... В ней мама хранит всякие там пуговки и прочие кнопки.





   ***





   Ирке не терпелось показать пупса и своим подружкам. Она завернула его в старый мамин платок и незаметно прошмыгнула на улицу. Увидев такое чудо, Таська и Оля завизжали от восторга. Понятно, ведь и у них, росших в годы войны в глухой деревне, никогда не было подобных игрушек. Если и были куклы, то самодельные, тряпичные, сшитые любящими бабушками и набитые опилками, с кривовато нарисованными чернильным карандашом глазами. Затаив дыхание, девчонки гладили прохладное тельце пупса, умиляясь крошечным пальчикам на пухлых ручках и ножках.



   С соседнего сарая Олькины братья-подростки сбрасывали снег лопатами и с интересом поглядывали на подружек, пытаясь понять, чем это они там так восторгаются?.. Наконец, младший Генка, не выдержав, спрыгнул с крыши в сугроб и подбежал к девчонкам.





   - Эй, что тут у вас? А ну-ка, дай сюда! - Он бесцеремонно выхватил у Ольки куклу и помчался с ней к лестнице, приставленной к стенке сарая.



   - Отдай, дурак! - кинулась за ним Ирка. Но тот уже взлетел на крышу, и теперь уже они с братом разглядывали невиданное чудо.



   - Не стыдно вам?! А ещё мальчишки! - Ирка взобралась на крышу. - В куклы поиграть захотелось, да? - Отдай, Генка...



   - Поцелуешь, тогда отдам! - со смешком ответил тот.



   - Ты с ума сошёл?! - возмутилась Ирка. - Я сейчас отца позову!



   - Не позовёшь, его дома нету!



   - Ну, пожалуйста, Ген... Мне её домой отнести надо, пока сестрёнка не проснулась...



   - Тогда по-быстрому целуй - и баста! Получишь свою ляльку!



   - Ладно, хватит! - Валентин, старший брат выдернул у Генки куклу и швырнул в сугроб. - Забирайте, девчонки!



   - Ну, уж нетушки! - вскричал Генка, и в два прыжка очутившись на краю крыши, ринулся вниз.





   Его растерянное, тихое "ой", донёсшееся снизу, напугали Ирку. "Расшибся, небось, болван?!" Она без раздумий спрыгнула вниз, за нею - Валька. Не-е-ет, Генка был целый и невредимый. Встрёпанный и красный, он с виноватым видом держал пупса.



   - Помялся немного... - пряча глаза, понуро пробормотал он, протягивая Ирке пупса, - но можно выправить... я сейчас всё сделаю, не переживай.





   Ирка выхватила у него игрушку. Круглый животик куклы был безобразно вмят внутрь, а чуть выше пупка зияла довольно большая поперечная трещина. Грубый кирзовый сапог Генки, случайно опустившийся при прыжке тяжёлым каблуком прямо на пупса, безжалостно изуродовал его. Случайно, конечно, но... Ира взглянула в лицо израненной куклы, и ей показалось, что ярко-голубые, ещё совсем недавно безмятежные глаза потускнели, а пухлый, улыбающийся ротик искривила гримаса боли. Ирка просунула палец в трещинку и попробовала приподнять краешек измятой, как бумага пластмассы, но она оказалась очень твёрдой, неподатливой. А после того как и братья безуспешно попытались выправить искорёженную игрушку, Ира забрала её у них, наскоро замотала в платок и ушла.





   - Ох, попадёт теперь Ирке... - услышала она, сказанные ей вслед вполголоса Таськины сочувственные слова. Но неотвратимость наказания меньше всего сейчас волновала девчонку. Она бережно прижимала к груди этот безмолвный свёрток, и сердце её ныло от горя, словно в руках у неё было страдающее живое существо. Ира растерянно стояла у крыльца, не решаясь войти в дом. Она даже не плакала... не могла, настолько всё в ней застыло от нежданной этой беды. Что же делать теперь?.. Ноги, будто сами понесли её к сараю. Она забралась на сеновал, развернула платок, и, глядя на то, что осталось от ещё недавно такой прелестной игрушки, чувствовала себя самым разнесчастным человеком на свете.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Липяги
Липяги

…В своем новом произведении «Липяги» писатель остался верен деревенской теме. С. Крутилин пишет о родном селе, о людях, которых знает с детства, о тех, кто вырос или состарился у него на глазах.На страницах «Липягов» читатель встретится с чистыми и прекрасными людьми, обаятельными в своем трудовом героизме и душевной щедрости. Это председатели колхоза Чугунов и Лузянин, колхозный бригадир Василий Андреевич — отец рассказчика, кузнец Бирдюк, агроном Алексей Иванович и другие.Книга написана лирично, с тонким юмором, прекрасным народным языком, далеким от всякой речевой стилизации. Подробно, со множеством ярких и точных деталей изображает автор сельский быт, с любовью рисует портреты своих героев, создает поэтические картины крестьянского труда.

Александр Иванович Эртель , Сергей Андреевич Крутилин

Русская классическая проза / Советская классическая проза / Повесть / Рассказ / Проза
Мизери
Мизери

От автора:Несколько лет назад, прочитав в блестящем переводе Сергея Ильина четыре романа Набокова американского периода ("Подлинная жизнь Себастьяна Найта", "Пнин", "Bend sinister" и "Бледное пламя"), я задумалась над одной весьма злободневной проблемой. Возможно ли, даже овладев в совершенстве чужим языком, предпочтя его родному по соображениям личного или (как хочется думать в случае с Набоковым) творческого характера, создать гармоничный и неуязвимый текст, являющийся носителем великой тайны — двух тайн — человеческой речи? Гармоничный и неуязвимый, то есть рассчитанный на потери при возможном переводе его на другой язык и в то же время не допускающий таких потерь. Эдакий "билингв", оборотень, отбрасывающий двойную тень на два материка планеты. Упомянутый мной перевод (повторяю: блестящий), казалось, говорил в пользу такой возможности. Вся густая прозрачная вязкая пленка русской набоковской прозы, так надежно укрывавшая от придирчивых глаз слабые тельца его юношеских романов, была перенесена русским мастером на изделие, существованием которого в будущем его первый создатель не мог не озаботиться, ставя свой рискованный эксперимент. Переводы Ильина столь органичны, что у неосведомленного читателя они могут вызвать подозрение в мистификации. А был ли Ильин? А не слишком ли проста его фамилия? Не сам ли Набоков перевел впрок свои последние романы? Не он ли автор подробнейших комментариев и составитель "словаря иностранных терминов", приложенного к изданию переводов трех еще "русских" — сюжетно — романов? Да ведь вот уже в "Бледном пламени", простившись с Россией живой и попытавшись воскресить ее в виде интернационального, лишенного пола идола, он словно хватает себя за руку: это писал не я! Я лишь комментатор и отчасти переводчик. Страшное, как вдумаешься, признание.

Галина Докса , Стивен Кинг

Фантастика / Проза / Роман, повесть / Повесть / Проза прочее