Алла Борисовна открыла рот в замешательстве – этакий сундучок из сказки, в котором можно хранить бесценные сокровища. Затем заворочалась, как болотная кочка, и принялась основательно рыться в полах своего халата.
- Этот... Как его... Забыла! Их всё ещё по телевизору показывают, как они хозяев своих калечат почём зря, – Алла Борисовна наконец выудила из кармана скомканный газетный обрывок и принялась читать по слогам печатный текст: – Буль...терь...ер..ер... Так вот, кажется.
Григорий Викторович кивнул.
- Значит собака в квартире уже сутки... И, говорите, днём её было слышно?
- Ну, конечно! Они все разъехались, а зверь этот запертый сидел, слюной исходил! А ещё выл на весь подъезд, как проклятый! Я вам сразу же сигнализировать! Но вас пока дождёшься, сроду забудешь, зачем и звонил! А тут ещё это горе! С девочкой... – Алла Борисовна снова изобразила на своём подвижном лице жалость и смиренно посмотрела на следователя. – Кто же её так невзлюбил-то?
- Разберёмся, – сухо ответил Григорий Викторович, одновременно о чём-то размышляя. – Это наша работа.
- Вот-вот, а я о чём толкую! – охнула консьержка, принявшись заново причитать, о трудных подростках и о той среде, что их вскормила.
- Но ведь сейчас дети в квартире...
Алла Борисовна глупо кивнула.
- Значит всё нормально, должно быть.
Погас свет, отчего Алла Борисовна противно взвизгнула.
Григорий Викторович от неожиданности крякнул – после яркого света глаза ничего не воспринимали, словно подкравшаяся тьма вооружилась вязальной спицей и нанесла два решительных удара!
- Ну что ещё такое?.. – заклокотала Алла Борисовна, как обеспокоенная курушка.
- Пробки, – вполголоса диагностировал Григорий Викторович, нетерпеливо ожидая пока глаза привыкнут к темноте.
- Это на десятом, – уверенно констатировала консьержка. – Там щиток всё замыкает. А никому опять же нет дела! Вот тоже, сколько раз звонила, сколько писала... И всё, такое ощущение, коту под хвост! Приедут, походят туда-сюда, как пингвины дрессированные, прикрутят чего-то там, счёт выпишут и видели их только! А она – эка пакость, – всегда на ночь глядя и случается, будто знает, когда высовываться!
- Дети на каком этаже? – осторожно спросил Григорий Викторович, ощущая стремительно нарастающую тревогу.
- Дак на десятом, в семьдесят первой квартире они, где же ещё... Сейчас, погодите минутку, у меня тут фонарик припасён.
- Живее! – поторопил Григорий Викторович, уже всецело уверенный, что в данный момент происходит что-то страшное.
«Детям угрожает смертельная опасность! Наверху что-то случилось – и в этом нет сомнений! Почему нет сомнений? А бог его знает почему!»
Вспыхнул лучик света от миниатюрного светодиодного фонарика.
- Вот, – довольно проскрежетала Алла Борисовна. – Всё лучше, чем в темноте-то сидеть.
Григорий Викторович бесцеремонно выхватил фонарик из липких пальцев консьержки и кинулся к лестнице.
- Позвольте!.. – завелась Алла Борисовна. – Что это за манеры такие? Что вы, вообще, себе позволяете?!
- Я при исполнении! – отмахнулся Григорий Викторович. – Обязательно верну, не беспокойтесь!
- Но куда же вы?
- К детям! – отозвался на бегу следователь, ступая на первую ступеньку.
- А как же я?.. – забеспокоилась Алла Борисовна. – Что мне, в темноте, прикажете, сидеть?
Григорий Викторович не расслышал последнего. Мысленно он был уже высоко.
5.
Светка очнулась на диване. Она сама толком не могла понять, как очутилась в гостиной. Тьма хоть и пропитала собой каждую частичку осязаемого пространства, но всё же позволяла ориентироваться более-менее сносно – и это несказанно радовало. Точнее делало сгустившийся сумрак не таким зловещим.
В голове пульсировала боль, и какое-то время Светка просто лежала с закрытыми глазами, вспоминая во всех деталях недавний ужас.
Скорее всего, в её теперешнем состоянии были повинны антидепрессанты, которыми её щедро накормил толстенький дядечка, после того, как закончил лапать мёртвую Женю.
От накативших воспоминаний Светку передёрнуло; она вновь ощутила холод от тех самых фантомных прикосновений!
«Нет-нет, касались вовсе не меня – касались Жени. Но почему-то чувствовала ЭТО именно я! А Женьке было уже всё равно, ведь она лишилась самого дорого – жизни».
Светке захотелось плакать, однако слёзы отчего-то так и не выступили. Наверное, просто закончились.
Девочка попыталась поднять голову, но в висках тут же ухнул многотонный молот. Светка издала слабый стон и снова опала на мягкий подлокотник дивана.
Совсем рядом прозвучали осторожные шаги: мелкие и частые – будто кто-то перебегал с места на место, желая оставаться незамеченным.
Светка попыталась вглядеться в темноту – тщетно! – лишь прямоугольники оконных рам, излучающие молочно-белую пелену. Странно, но было всё равно. Ни страха, ни любопытства, ни каких других эмоций – совсем ничего. Лишь затягивающая с головой апатия, подстать лесному болоту, из которого не так-то просто выбраться.
«Может это снова ОНИ?.. Эмоции всё же остались. Лицемерие оказалось право».