В лапах страха

Глеб хотел уложить мать в спальне, но та отказалась, заявив, что с ней всё в порядке, а уснуть она теперь и ночью вряд ли сможет, что уж говорить про день. Глеб всё прекрасно понимал, а потому настаивать не стал. Сейчас мама сидела напротив в уголке, то и дело прижимая влажную салфетку к покрасневшим глазам.

«Хорошо, что хоть Маринка догадалась купить эти салфетки, — думал Глеб, стараясь не смотреть в одну точку, подобно всем остальным. — Иначе мать протёрла бы кожу на лице до основания. До белой кости. Или глубже… Своими-то допотопными платками».

Тишина давила уже на всех, но момент хмельного плача ещё не настал. Пока.

За окном смеркалось. Хотя, возможно, снова зарядил понурый дождь. Или с реки приполз молочный туман, окутав обитель скорбящих своими влажными щупальцами. Но свет включать не спешили, отчего над столом повис густой сумрак. Он всасывал в себя мысли о прошлом, поминал на свой манер. Пахло корвалолом, дешёвым одеколоном, табачным дымом.

Глеб потянулся, разминая затёкшую спину.

Последний раз он видел брата живым вначале весны. У Сергея явно были проблемы, но в открытую он ничего не говорил. Сказал лишь, что шеф «прогорел» на каких-то денежных махинациях, влез в долги, после чего бесследно исчез, — то ли его закопали многочисленные «кредиторы», то ли «крышивики» спрятали, то ли сам сбежал, осознав, куда именно всё так стремительно катится. Милиция, естественно, взялась «шерстить» ближнее окружение, пытаясь определить, кто при делах, а кто ни сном, ни духом. Контору опечатали, сотрудникам фирмы стали устраивать очные ставки, а когда всё же выяснили, что никто ничего не знает, и концов сроду не найти, — попросту передали бумажную волокиту судебным приставам. Те же, в свою очередь, не чураясь, запустили всё с молотка — в том числе, московскую квартиру Сергея и «Мерседес» престижной серии SL. Долги нужно было как-то погашать. За счёт кого-то.

Глеб прекрасно понимал, как всё обстоит в действительности: Сергей наконец-то проигрался по крупному. Хотя… Рано или поздно это должно было случиться даже с таким мастером, каким он по праву себя считал. Глеб не сдержался и вспылил. Впервые в жизни, потому что надоело всякий раз выслушивать ложь. Просто осточертело! Подумать только, и это эрудированное недоразумение пыталось в детстве купить его молчание! А потом врало, врало… и снова врало. А потом ещё стыдило! Да разве можно такое существо назвать братом?!

Стоп. О покойнике нельзя так говорить, каких бы глупостей тот не наделал при жизни. Но полгода назад Сергей был ещё жив, и Глеб с трудом сдержался, чтобы не придушить братца собственными руками. Нет, он не стал устраивать истерик в Маринкином духе. Молча развернулся и ушёл. Как ему показалось, в момент расставания Сергей был как никогда близок к тому, чтобы открыть карты. Но так и не открыл. А Глеб по пути домой чуть было не расшиб к чертям многострадальную «десятку»!

«А ведь не психани я тогда, всего этого могло бы и не случиться. Сергей хотел открыться. Просто я никудышный психолог. Вообще никакой. Но ведь я и не психолог вовсе! Всё равно это моя вина. Я ответственен за то, что родной брат лежит сейчас под пластами сырой земли и… разлагается. Я и никто другой!»

Глеб вздрогнул и залпом осушил стакан.

— Придурок! Ты чего делаешь?! — тут же отреагировала Марина и залепила мужу такую оплеуху, что тот даже не нашёлся, что ответить.

В ушах звенело, Глеб глупо вращал помутневшими глазами.

— Я… Сам не понимаю…

— Нам же назад ещё ехать. У тебя дети одни дома! Забыл?

Над столом народился шорох: он вылез из-под скатерти, расправил замшелые крылышки и, окинув фасеточными глазами комнату, порхнул в сумрак. Тут же отскочил от потолка, принялся расти, занимая всё большее пространство над головами людей.

— Мариночка, так это сто грамм всего. Даже алкатестер не покажет.

— Ага, не покажет! — Марина гневно посмотрела на говорившего Зимина, которого она и не знала толком. Затем принялась озлобленно трясти отбитой кистью.

«Тоже мне, философ, хренов, выискался! — думала она, обводя сидящих злобным взором. — Советчик недоделанный, блин!»

— Господи, дай мне сил… — проскулила из своего угла мама Глеба, отчего Марина аж вздрогнула: сердце сытым филином свалилось в пятки, а в руках поселилась нервная дрожь; кончики пальцев несильно покалывало.

…Маринина бабка тогда причитала точно так же: «Господи, дай мне сил! Господи, дай сил МНЕ!» — И на ей по губам. На! Чтобы невольно было всуе всякую околесицу в доме про нечистых нести. Да-да, именно так! Что б враз всех мертвяков из башки повыбить. Дед Поникар, напоминавший беспокойного рака-отшельника, суетился рядом и тоже бубнил невесть что, на счёт мародёрства и «нынешнего оголтелого поколения никчёмышей, за которыми только глаз, да глаз нужен, иначе они ещё и не такого навертят».