В лапах страха

Алла Борисовна, раскрасневшись от осознания всемогущества, ушла звонить, и до сих пор не вернулась — будто канула в пучину своего же собственного безумия.

Герман Полиграфович медленно обернулся, чувствуя, как трясутся коленки, а в животе от неприятных эмоций нарождается что-то жалкое и тянущее. Казалось, что за дверьми лифта притаилось вселенское зло. Сейчас оно выпустит когти, изогнётся в прыжке и вопьётся в плоть, силясь добраться до сердца! Тогда точно не будет ни новой работы, ни новой квартиры, ни новой жизни.

Престарелый музыкант споткнулся об металлическую банку из-под краски, присел и принялся шарить руками по холодному полу, в поисках оружия, которым можно было бы отмахнуться.

Занятый делом, музыкант не заметил, как, скрипнув, закрылись двери лифта, и всё прекратилось.

Понимая, что происходящее с ним выглядит абсурдным, Герман Полиграфович поспешил ретироваться в свою квартиру — ну, к дьяволу, эту полоумную Аллу Борисовну, со всеми её причудами! У него-то ещё шарики за ролики не закатились и крыша цела, пусть и подтекает местами…

«Просто температура, жар, бред. Оттого-то и мерещится чёрт-те-что!»

В глубине души, Герман Полиграфович понимал, что так не делается — нельзя покидать пост, как бы жутко не было.

«А на войне за подобную вседозволенность можно и вовсе лишиться головы: трибунал, расстрел, вышка. Но мы ведь не на войне. Так, дурью маемся по прихоти ненормальной бабенции!»

Заручившись подобными мыслями, престарелый музыкант покинул пост. Даже образ злющей Аллы Борисовны, с недовольно упёртыми в толстые бока ручищами, был не в силах вернуть былое повиновение. Резкий, мерцающий свет, только ещё больше усугубил и без того жалкое состояние Германа Полиграфовича, безумно скачущего через ступеньки, желая поскорее скрыться в своём крохотном мирке.

Всё же в чем-то они были похожи с консьержкой. Просто по-разному боролись со страхами.

«Неужто и впрямь мигрень, какая?.. — думал на бегу музыкант, цепляясь влажными пальцами за скользкие перила. — Нет-нет, не может быть! Так нельзя! Вдруг завтра появиться вакансия, — а она непременно появится, если я окончательно «расклеюсь»! — ведь это последний шанс для меня и тромбона! Болеть нельзя! Иначе снова бессонные ночи и хлорка три раза в день!.. Нет, конечно всё не так. Всего лишь лёгонький гайморит, который можно запросто обезвредить обычным ампициллином… А лучше водочкой — так уж наверняка!»

6.

— Фу, чем это так воняет? — прошептал Юрка и принялся боязливо оглядываться по сторонам.

— Рыбой, — ответила Светка, зажимая нос двумя пальцами; она помнила, что возвращаясь с улицы, следует, перво-наперво, помыть руки, а уж затем тянуться ими к лицу — ведь на пальцах и ладонях может таиться всевозможная зараза, особенно после детского сада. Однако как-то иначе выдержать атаку пробирающего до самих бронх смрада, было просто невозможно!

— А откуда она взялась? — не унимался Юрка; он суетливо топтался на месте, развозя по полу грязь.

— Да стой, ты, не вертись! — Светка схватила брата руками за голову: прикасаться к другим частям тела было не очень приятно. — Ну, посмотри, что наделал…

Юрка шмыгнул носом, нехотя замер.

Светка ещё раз пристально оглядела брата, бросила ключи на маленький столик у двери.

— Так, стой тут и не двигайся. Я тебя умоляю! — Девочка быстро скинула кеды и уверенно направилась в сторону кухни. — Мне кажется, я знаю, откуда взялась рыба…

Юрка хотел предупредить сестру о возможной опасности, но отчего-то так ничего и не сказал, продолжая покорно стоять у входной двери и всё отчаяннее вжимать голову в плечи. Под лобной костью вновь ожил Сверчок, который был уверен, что и поделом этой размалёванной ДЕВКЕ! Даже не смотря, что сестра, — пускай лезет в самое пекло, может тогда на их долю вороха безумия и котла боли попросту не хватит.

Юрка весь сжался.

Что это такое?.. Ведь Светка родная сестра, о ней нельзя так думать, даже не смотря на вражду. Да и есть ли вражда на самом деле?.. Вдруг это просто внушение? Внушение ЧЕГО-ТО, спустившегося ОТТУДА, где бродит злобный Месяц из страшного мультика!

Светка замерла у кухонной двери, прислушалась. С той стороны прошлёпали быстрые шажки, а на матовом стекле тут же обозначилась знакомая белая тень.

— Эй, как ты там?.. — шёпотом спросила Светка, на ощупь выискивая в сумке палку колбасы.

В ответ жалобно заскулили, и девочка, недолго думая, надавила на ручку.

Умка был страшен. В поисках пищи он, по-видимому, сначала собрал во всех углах паутину, затем выпотрошил мусорное ведро, вымазался в остатках рыбьих потрохов и, ко всему прочему, слопал газету, в которую те были завёрнуты.

Светка улыбнулась, присела на корточки.

— Эх ты, бедолага, — ласково сказала она, поглаживая нетерпеливо вертящегося пса по липкой шерсти. — Ты уже даже не белый, а какой-то дымчатый стал, как дымок.

Умка снова жалобно заскулил, явно больше не в силах себя контролировать из-за близости столь желанной колбасы. Пёс присел на задние лапы и, нетерпеливо стуча толстым хвостом по полу, обратил к девочке слезящиеся глаза.