В лапах страха

Когда всё же удавалось подняться, приходилось на протяжении бесконечного дня бесцельно слоняться по пустой квартире и прислушиваться к тому, как сегодня поскрипывают половицы под ногами: если как и вчера — то надежды нет; если иначе — то возможно всякое…

Затем как-то незаметно подкрадывался вечер, и, прикрываясь обязательной прогулкой, без которой вряд ли удастся заснуть, Герман Полиграфович облачался в свой традиционный плащ, приводил в порядок седые кудряшки на голове и незримой тенью спускался во двор. Ноги, точно голодные волки, неизменно выходили на знакомый маршрут, заканчивающийся у порога какой-нибудь забегаловки.

Не сказать, чтобы подобное существование уж очень нравилось Герману Полиграфовичу, да и прожить без алкоголя на сон грядущий он, скорее всего, смог бы — по крайней мере, так казалось на первый взгляд. Он не считал себя хроническим алкоголиком и мысленно верил, что как только кризис отпустит, все эти забегаловки, думы относительно неопределённого будущего, хлорированная вода из-под кухонного крана на завтрак, обед и ужин, да и всё прочее, что так и норовит сломить — незамедлительно отстанет. Но для этого нужна мотивация. Например, новая работа — именно так, ведь алкашом Герман Полиграфович себя не считал и мог бросить пить не только потому, что ему завтра на работу, а от того, что эта данность вообще существует. Попутно необходимо сменить жильё — оставаться в прежней халупе отчего-то не хотелось. В старой норе с хлоркой, скрипами и отчаянием, которая к тому же проведала про все его страхи, — элементарно не выжить! Даже не смотря на новый расклад, что подкидывает судьба.

Стены давили, точно тиски, потолок опускался всякий раз, как ложишься в постель, шорохи обоев не позволяли заснуть, скрип половиц населял комнату бесплотными тенями. В какой-то момент становилось окончательно не по себе, так что Герман Полиграфович невольно начинал задумываться на счёт того, что его организм всё же дал сбой, оказавшись во власти зелёного змия. Спасали настенные часы, размеренный ход которых отгонял совсем уж дурные мысли.

Однако, как только Герман Полиграфович менял место жительства, всё моментально прекращалось, будто данная закономерность была прописана в некоем таинственном алгоритме чередования событий в природе, изменить который не могли даже происки пресловутых сил тьмы.

И так, возвращаясь к Алле Борисовне. Порой Герману Полиграфовичу казалось, что престарелая консьержка чем-то похожа на него самого. Точнее не она сама, а тот событийный круг, внутри которого она существует. Только в отличие от Германа Полиграфовича, умевшего всякий раз прорывать окружность кольца, начиная жизнь заново, Алла Борисовна накрепко увязла внутри бесцветной сферы своего собственного мирка, подобно тому, как пчела застывает в куске янтаря. Все эти бредовые газетёнки, слухи на уровне «сарафанного радио», не прекращающиеся сплетни — отгораживали недальновидную консьержку всё дальше и дальше от реальности, заключая где-то на уровне больного подсознания, которое всё чаще разрождалось очередными сумасбродными бесами. Алле Борисовне было плевать на мир, что окружает её тело, — куда в большей мере старушку беспокоили собственные догмы, которые и впрямь не требовали никаких сторонних доказательств, потому что не имели никакого смысла. А раз в жизни человека нет смысла — что можно спросить с такого индивида? Правильно, ничего. Да и индивид ли это уже?.. Скорее оболочка начинённая невесть чем.

«Это маразм, — думал Герман Полиграфович, переминаясь с ноги на ногу. — Да-да, самый настоящий маразм, только неимоверно завуалированный на фоне напускной стервозности. Старуха просто рехнулась, уверовав в собственную значимость, хотя на деле её и всерьёз-то никто не воспринимает — просто связываться не хотят. Как и я, вот».

Алла Борисовна приказала ему оставаться у дверей квартиры и никого даже близко не подпускать — она, видите ли, чего-то там вычитала такого, в своих газетёнках, отчего всем жильцам дома грозит смертельная опасность. Консьержка поднялась к Герману Полиграфовичу, якобы, за советом, но, не тратя времени на объяснения, выволокла музыканта из квартиры и насильно приволокла на наблюдательный пост. Проведя краткий целевой инструктаж на тему, кто имеет права доступа к охраняемому объекту, а кто — нет, Алла Борисовна отлучилась по оперативному заданию, так же полученному от себя же самой, для вызова подкрепления.

Герман Полиграфович так и не понял, о каком подкреплении шла речь: милиция, военные, МЧС? Или и вовсе спецназ?.. Так или иначе, но он по-прежнему оставался на своём посту: сторожил осточертевшую железную дверь, а попутно изнывал под ворохом непутёвых мыслей. В придачу, перед самым «отбытием» Аллы Борисовны, Герман Полиграфович зачем-то ляпнул, будто у него есть какие-никакие связи в прокуратуре (через знакомого конферансье) и если где бы то ни было, «данный инцидент» посчитают дурацким розыгрышем, то можно припугнуть этими самыми связями. Хотя кого именно пугать, да и зачем, Герман Полиграфович понятия не имел.