В лесах (Книга 1, часть 2)

- Вся власть твоя, батюшка Патап Максимыч! - кричал он охрипшим голосом.Житья не стало от паскудных твоих работников.

- Молчи, непутный! - крикнул на него Патап Максимыч.

- Чего молчать!.. Без того молчал, да невмоготу уж приходится. Бранятся, ругаются, грязью лукают... Все же я человек!..- плакался Никифор.- Проходу нет, ребятишки маленьки и те забижают...

- Вишь, до чего дошел!..- молвил Патап Максимыч.- Сколько раз зарекался? Сколько раз образ со стены снимал? Неймется!.. Ступай, непутный, в подклет, проспись.

- Яйца, пострелята, катают, я говорю: "Святая прошла, грех яйца катать",оправдывался Никифор.- Ну и разбросал яйца, а ребятишки грязью.

- Ступай, говорят тебе, ступай проспись!.. крикнул Патап Максимыч. Тут вбежала Аксинья Захаровна и свое понесла. - Закажи ты ему путь от нашего двора, Максимыч! - кричала она.- Чтоб не смел он, беспутный, ноги к нам накладывать!.. Долго ль из-за тебя мне слезы принимать?

- Ступай, Захаровна, ступай в свое место,- успокоивал жену Патап Максимыч.- Криком тут не помочь.

- Обухом по башке вот ему псу и помочь,- плюнула Аксинья Захаровна.Голову снимаешь с меня, окаянный!.. Жизни моей от тебя не стало!.. Во гроб меня гонишь!..- задорно кричала она, наступая на брата.

Так и рвется, так и наскакивает на него Аксинья Захаровна. Полымем пышет лицо, разгорается сердце, и порывает старушку костлявыми перстами вцепиться в распухшее, багровое лицо родимого братца... А когда-то так любовно она водилась с Микешенькой, когда-то любила его больше всего на свете, когда-то певала ему колыбельные песенки, суля в золоте ходить, людям серебро дарить...

Не отвечая на сестрины слова, Никифор пожимал плечами и разводил руками. Насилу развели его с сестрицей, насилу спровадили в холодный подклет.

Так и не удалось Патапу Максимычу договорить с Алексеем.

"Не судьба, не в добрый час начал,- подумал Патап Максимыч.- Ну, воротится - тогда порадую".

Ранним утром на Радуницу поехал Алексей к отцу Михаилу, а к вечеру того же дня из Комарова гонец пригнал. Привез он Патапу Максимычу письмо Марьи Гавриловны. Приятно было ему то письмо. Богатая вдова пишет так почтительно, с "покорнейшими" и "нижайшими" просьбами - любо-дорого посмотреть. Прочел Патап Максимыч, Аксинью Захаровну крикнул.

- К утрему дочерей сготовь: к Манефе поедут,- сказал он.

Ушам не поверила Аксинья Захаровна - рот так нараспашку у ней и остался... О чем думать перестала, заикнуться о чем не смела, сам заговорил про то.

- Не с матушкой ли что случилось, Максимыч? - тревожно спросила она.

- Ничего,- отвечал Патап Максимыч.- Ей лучше, в часовню стала бродить.

- Письмо, что ли? - спросила Аксинья Захаровна.

- Марья Гавриловна пишет, просит девок в обитель пустить,- сказал Патап Максимыч.

- Что же, пускаешь?

- Велено сряжаться - так чего еще спрашивать?..- отрезал Патап Максимыч.Марье Гавриловне разве можно отказать? Намедни деньгами ссудила... без просьбы ссудила, и вперед еще сто раз пригодится.

- С кем пустишь? Самой, что ли, мне собираться? - спросила Аксинья Захаровна.

- Куда тебе по этакой грязи таскаться,- молвил Патап Максимыч.Обительский работник говорил, возле Кошелева, на вражке, целый день промаялся.

- С кем же девицам-то ехать? - пригорюнясь, спросила Аксинья Захаровна.Не одним же с работником ехать?

- Самому придется,- молвил Патап Максимыч.- Недосужно, а делать нечего... Скоро ворочусь: к вечеру приедем со светом, домой.

* * *

Ровно живой воды хлебнула Настя, когда велели ей сряжаться в Комаров. Откуда смех и песни взялись. Весело бегает, радостно суетится - узнать девки нельзя. Параша - та ничего. Хоть и рада в скит ехать, но таким же увальнем сряжается, каким завсегда обыкла ходить.

То суетится Настя, то сядет на место, задумается, и насилу могут ее докликаться. То весело защебечет, ровно выпущенная из неволи птичка, то вдруг ни с того ни с сего взор ее затуманится, и на глаза слеза навернется.

Отворила она только что выставленное окно в светлице и жадно впивала свежий весенний воздух. В тот год зима сошла дружно. Хоть пасха была не из поздних, но к Фоминой снегу нисколько не осталось. Разве где в глубоком овражке белелся да узенькими полосками по лесной окраине лежал. По пригоркам, на солнечномприпеке, показалась молодая зелень. Погода хорошая, со всхода до заката солнце светит и греет, в небе ни облачка... Речки и ручьи шумно бурлят, луга затоплены, легкий ветерок рябит широкие воды, и дрожащими золотыми переливами ярко горят они на вешнем солнце.

Как в забытьи каком стоит Настя у растворенного окна. Мысли путаются, голова кружится. "Господи! - думает,- скорей бы вырваться отсюда... Здесь как в могиле!"

А какая тут могила! По деревне стоном стоят голоса... После праздника весенние хлопоты подоспели: кто борону вяжет, кто соху чинит, кто в кузнице сошник либо полицу перековывает - пахота не за горами... Не налюбуются пахари на изумрудною зелень, пробившуюся на озимых полях. "Поднимайся, рожь зеленая, охрани тебя, матушку, небесный царь!.. Уроди, господи, крещеным людям вдоволь хлебушка!.." - молят мужики.