Конечно, были проблемы и покрупнее: неминуемый распад общества из-за ЭМИ и полная неспособность его семьи это пережить. Но проблемы эти были настолько глобальными и нерешаемыми, что Макс не мог о них думать дольше двух-трех секунд. Психологически проще было сосредоточиться на никотиновой ситуации, потому что с ней как раз разобраться было реально. И хотя неудача будет неприятной, это тебе не медленная смерть от голода.
От сигарет Макс отказался. «Кэмел Лайт» мистера Станковича зашли неплохо, но сильно напрягли его легкие. Каждый вдох до сих пор сопровождался хрипящим свистом. Добыча сигарет усилий, в общем-то, не стоила, особенно сейчас, утром, когда накатила новая волна желания покурить.
Под рукой у Макса были картриджи от электронной сигареты. Можно открыть один и полизать сироповидную жидкость внутри.
Проблема в том, что это могло его убить.
Или нет? Макс не знал, можно ли умереть от никотинового передоза. Но ему наверняка станет очень, очень плохо. И Макс подумал, что жидкость из картриджей стопроцентно снимет тягу, но лизать ее — это настоящее сумасшествие.
Макс не знал. Для ответа на подобные вопросы и был создан Интернет. А без Интернета Макс был как без рук.
К счастью, существовал еще один вариант, если, конечно, оставшихся семнадцати баксов хватит на покупку жевательного табака… или как там его называют. Макс никогда его не пробовал. Он даже не знал, как это работает, хотя по названию, наверное, можно было догадаться.
Макс решил вернуться на заправку. Если он не добудет жевательный табак, то можно съездить в библиотеку и поискать информацию о том, насколько ядовита жидкость в картридже.
Макс никогда не копался в библиотеках. Но это тоже казалось делом простым. Там он сможет узнать и о ЭМИ тоже. Отец о них ничего не знал. Может, узнав о них побольше, Макс сможет починить их электронику.
Наметив план, Макс решил воспользоваться туалетом. Он пошел в ванную и запер дверь. Окно было приоткрыто, из него в комнату залетал прохладный ветерок. Похоже, Хлоя недавно покинула здание.
Открытое окно было не единственным доказательством. В воздухе витал легкий запах освежителя воздуха. А в туалетном бачке почти не осталось воды — лишь тонкий слой на самом дне.
Макс пожал плечами и устроился на сиденье. Это проблема следующего посетителя ванной, а не его.
Дэн
— Это все, что у нас есть? Тридцать шесть долларов?
— Милая, не надо паники. Все будет в порядке, — заверил Дэн дочь, пережевывая вареные яйца. — Как тебе? Достаточно сварилось?
Хлоя поковыряла яйцо с нескрываемым отвращением:
— Наверно… Они противные.
— Я их люблю с солью и перцем, — радостно сообщил Дэн. — И с острым соусом хорошо. Хочешь табаско?
Дочь отказывалась отвлекаться на кулинарные вопросы:
— Пап, серьезно, что мы будем есть, если у нас нет денег на еду?
— Милая, у нас полно денег. Мы с твоей мамой много не тратили, у нас куча ресурсов…
— Тогда почему ты написал «тридцать шесть долларов»?
— Ты не должна была это читать!
— Но почему ты это написал?
— Потому что у нас… не так много налички. — Дэн снял очки и протер линзы рубашкой. — Но это не проблема. Я уверен, что все скоро закончится.
Дэн встал из-за стола, согнул ногу, как фламинго, и, опершись на столешницу, принялся растягивать мышцу.
Дочь посмотрела на него с недоумением:
— Минуту назад ты хотел умолять Блэквеллов пустить нас в бункер. Или ехать на велосипедах к бабушке!
— Я слишком остро среагировал. И я прошу прощения. Когда сахара в крови мало, я очень иррационален. Ситуация не настолько печальная. — Дэн сменил ногу. — Через несколько минут я пойду в город и узнаю новости. К концу дня у нас будет больше информации.
— И что будет, если мы поймем, что нам совсем хана?
— Хлоя, я обещаю, что это все временно. Тебе не о чем беспокоиться, кроме своего тенниса. И поступления в Дартмут.
— И выпускного экзамена. Да и об уроках надо подумать.
— Именно. Тебе достаточно. — Дэн проковылял к дочери и положил руку ей на плечо. — Хорошо? У тебя много забот. Сосредоточься на них, а мы с твоей мамой разберемся с остальным. Хорошо?
— Хорошо.
Дэн поцеловал дочь в макушку:
— И надери всем задницу в Рамсоне.
— Обязательно. Я вчера просто зажгла.
— Вот она, моя дочь, поэт и воин! Вперед!
Дэн прохромал в коридор, мысленно расхваливая себя за отличную актерскую работу. Он сумел изобразить уверенность и оптимизм, несмотря на растущее чувство ужаса, которое грозилось превратиться в панику с тех самых пор, как он услышал новости об отъезде Блэквеллов.