В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 3

И только не говори, что ты не чувствуешь того же! И ты замер на месте вовсе не из любопытства или чего-нибудь столь же нелепого… Я всё ощущаю, Дэнни. Всё! Твою легкую дрожь перенапряженного тела, твою гладкую кожу, сводящую до полного помрачения рассудка своим живым и столь необычно нежным осязанием. Её трение и упругий рельеф, скользящий по мне при самом незначительном движении, воспаляя за считанные мгновения мириады наших слившихся нервных окончаний. Запуская тончайшие иглы своего эрогенного тока в каждую пору и рецептор наших абсолютно нагих тел и сущностей…

Ты это осознаешь, милый? Я ведь это чувствую! Чувствую твою наготу! Жадно хватаюсь за неё и пью, как тот наркоман, дорвавшийся после десяти лет добровольного воздержания до своего самого любимого и смертельного наркотика. Разве не эти же ощущения проходят и через тебя, парализуя и сковывая твои мышцы сладчайшим дурманом нашего общего безумия? Разве не из-за них ты и не останавливаешь меня, позволяя делать, то, что запрещал мне больше месяца? Обнимать и целовать тебя! Да! Скользить ладонями по упругим мышцам твоей груди, рёбрам и стальному прессу живота, неминуемо приближаясь жадными пальчиками к твоему напряженному гладкому лобку, пока мои губы и язык оставляют свои горячие метки на твоей спине, пересчитывая каждый позвонок и снимая отпечатки твоего вкуса, шелковой фактуры кожи и головокружительного изгиба когда-то столь неприступного тела Дэниэла Мэндэлла-младшего. Дуреть от соприкосновения собственных интимных зон с твоими и осязать, насколько ты чувствуешь это сам и как воспринимаешь, едва моя грудь с затвердевшими сосками, вжимаясь в тебя, соскальзывает по ягодицам на крутой рельеф твоих бёдер, уступая место моему ненасытному рту. Сходить с ума ещё сильнее только от совершаемых мною манипуляций – от того, что я боялась сделать менее двенадцати часов назад, а теперь буквально упиваясь каждым мгновением, каждым проделанным действием, твоей ответной реакцией и тобой. Беззастенчиво оплетая пальцами твой эрегированный член и тяжелую мошонку, зажимая в ладошке твердую вершину головки вместе с крайней плотью, перед тем как оттянуть и растянуть её подвижную кожу по всей длине упругого ствола до самого основания. Боже, держать в руках и на собственных нервных окончаниях доказательство твоего возбуждения, чувствовать и пропускать по собственной ноющей киске любую его судорогу и движение, реагирующее только на мои ласки, на мой последующий поцелуй, легкий прикус и похотливое слизывание языка по твоим ягодицам у скрытой линии промежности…

Думаешь, я соображала, что творю и что собираюсь вытворить? Или в твоей голове оказалось куда больше места для трезвого осмысления происходящим, чем в моей? Хотя да, я хотела большего и знала, что собираюсь сделать. Но ты мне дал… Лишил нас обоих этих блаженных секунд. Не позволил спуститься моим губам и слишком смелому язычку к чувствительной линии между ягодиц и исследовать её скрытые контуры.

Я даже не успела от удивления выдохнуть или жалобно всхлипнуть. Я сама не поняла, как это произошло. Как ты перехватил мои руки, грубо разжимая мне пальцы на своем члене и совершая последующий резкий поворот. Как накрыл своей удушливой тенью за доли секунды, перебивая и поглощая мою собственную собой – затягивая в себя, вырывая из реальности одним нещадным ударом. Мир не просто перевернулся своим искаженным пространством чёрных зеркал, ломаясь на тысячи белых и красных трещин. Ты полностью заслонил его собой – ты и стал этим миром, впечатав меня в него спиной и затылком чуть ли не со всей силы, нависнув сверху, перекрыв мне кислород и любые пути к отступлению… насадив и пронзив насквозь чёрными клинками своих смертельных скальпелей. Разве что забыл об одной весьма немаловажной детали… Ведь ты обрезал все пути к отходу и для себя тоже!

Да, Дэнни! Ты только что это сделал! Забрал нас обоих! Совершил то, чего столько времени избегал и так боялся. Сделал это САМ! Припечатал собой, вскрыл мою кожу новыми метками своего оголенного тела и обнажившихся желаний! Поглотив полностью и продолжая поедать сорвавшейся с цепей одержимостью, растлевая и растягивая всеми ранами, уязвимыми точками и свихнувшейся болью на своём живом распятье. И, нет, совершенно не думая останавливаться хотя бы на передышку, хоть на один спасительный глоток чистого воздуха. Падая ниц, разбиваясь вдребезги перед всесминающей необратимостью в раскаленные недра ликующего фатума. Падая передо мной!..

Я его чувствую… слышу… ВИЖУ! В твоих глазах, практически ослепивших мои своей чёрной кислотой, в твоих расширенных зрачках, пронзивших мои мощным ударом тотального поглощения. Его вибрирующее рычание, его первобытную ярость, животное бешенство… вскрытую уязвимость. Он опаливает своим звериным "хрипом" моё лицо, губы, пока твои пальцы сдавливают мои скулы, подбородок и горло, парализуя все части тела в неподвижном оцепенении и вжимая затылком в мраморную стену душевой.