В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 3

Я уже вообще ни хрена не слышу! И на вряд ли даже вижу, хоть и смотрю во все глаза на то, как твои пальцы спокойно, ровно и с безупречным профессионализмом накидывают на мои запястья черную восьмерку из кожаной полосы мужского ремня для брюк! Нет, мне не страшно, ЧТО ты делаешь! Меня рубит шокирующим осмыслением КАК ты это делаешь – с каким невозмутимым спокойствием и непоколебимой верой в свои слова и убеждения. Ты собирался меня наказывать, потому что только так я якобы осознаю, что натворила и что более не посмею повторить без твоего не то разрешения? И не важно, что мне сейчас до рвоты дурно, меня постоянно шатает и я держусь на честном слове благодаря лишь немыслимому чуду. Как я могла забыть о твоей исключительной черте изощренного пси-садиста и палача эстета? Ты же упивался происходящим и ловил свой обособленный и ни для кого не понятный кайф. Поэтому я и не могу заставить себя поднять голову, посмотреть на тебя и не дай бог снова увидеть твоё бесчувственное лицо, убивающий на раз своей бездушной пустотой взгляд и твою каменную эрекцию! И кто из нас в действительности заслуженный извращенец?

– Это надо сделать, Эллис, иначе ты так и не поймёшь разницы между настоящим наказанием и тем, что якобы можно перетерпеть для своих дальнейших излюбленных сюрпризов. Я помню – эффект неожиданности твоя главная фишка!

Резкий рывок за другой конец ремня. Я лишь успеваю интуитивно всхлипнуть и дернуться, то ли от боли, то ли от неожиданности. И ты без явного проявления нежной заботы тянешь меня в сторону ближайшей трубы из нержавеющей стали. Твои дальнейшие действия можно не расписывать, не говоря уже о том, что большую их часть бесследно засосало чёрной дырой моей закоротившей памяти. Понятное дело, что ты привязал меня к этой перекладине и заставил вернуться к прежней позе парочкой "ласковых" приказов и нажимов в нужных местах. Какое могло быть сопротивление с моей стороны или же мысли о показательной истерике? Я думала только о том, где взять сил, чтобы не упасть, чтобы выдержать и выстоять не смотря ни на что. Дать тебе вдоволь насытиться тем, к чему тебя так страстно сейчас тянуло. Позволить твоему зверю и демонам вонзить в мою глотку свои клыки и когти. Признать своё очередное поражение перед твоей ликующей тьмой. Закрыть глаза и позволить тебе снова меня убить… в который уже раз…

– Если бьешь часто, а то и постоянно со всей дури, необдуманно и только ради того, чтобы бить, в конечном счете это входит в лишенную всякого смысла привычку для обеих сторон. Мой отец был уверен, что наказание действенно лишь в одном случае, когда его применяют всего раз, по его прямому назначению и только при правильном подходе. Никакой ярости, гнева и тем более неконтролируемого состояния аффекта, иначе порка превратиться в хаотичное выбивание пыли с бесцельной растратой сил и нервов. Каждый удар тщательно взвешивают, как и выбирают идеальное место для его нанесения. В целом это и будет тем самым единственным, но самым эффектным наказанием, которое не надо будет больше повторять в будущем. Достаточно только произнести в слух "Неси ремень" и данная команда сделает тебя шелковым на подсознательном рефлексе. Всего один раз, но зато на всю жизнь… как сорвать одним резким рывком сросшийся с кожей лейкопластырь.

Ты даже заранее не предупредил, что уже давно рассчитал и наметил свой первый удар практически во время своего монолога, а я так и не успела понять, стоит ли мне ждать и готовиться к чему-то более ужасному, что мне уже пришлось пережить – к куда более смертельной и мгновенно убивающей боли, чем меня уже кромсало твоими словами и шокирующими откровениями.

Никакого свиста, рассекающего воздух, никакой остановки времени, но скольжение твоей тени по моей спине я успела уловить до того, как поняла, что это было…

Непредвиденный момент истины? Ты расписывал во всех деталях и тонкостях технику физического наказания от Дэниэла Мэндэлла-старшего, а перед моими глазами всплывали абсолютно иные картинки включившегося самого по себе воображения.

Залитая солнечным светом огромная комната… маленький мальчик, смиренно стоящий на трясущихся коленках у кровати или дивана – то и дело сжимается в ожидании очередного болезненного для тела и детской психики удара – и стоящий над ним высокий, раз в десять больше собственного сына, его совершенно спокойный отец. И конечно зажатый в кулаке этого человека ремень… в точь-точь, как у тебя сейчас за моей спиной…

Ты собирался использовать чужой метод на мне, как когда-то применял его по пьяни с незнакомыми тебе людьми. Только сейчас всё было иначе.

Намеренно или вернее неосознанно, ты вытащил на свет одну из самых глубоких травм своего детства. Я даже не успела это осознать, скорее подсознательно почувствовала, словно случайно прикоснулась к ментальному потоку твоих воспоминаний, отложившихся в твоей памяти саднящим клеймом прошлого.