Даже сейчас, когда он оставил тебя на твоем рабочем этаже несколько часов назад в Глобал-Вижн, ощущение столь прочной, практически ничем неразрушимой ментальной связи не ослабилось ни на гранулу. И он специально принял приглашение Алекса, провести сегодняшний обед в закрытом мужском клубе для особо избранных небожителей Леонбурга практически в другой части города. Не потому, что пытался чем-то загасить и ослабить собственную слабость и еще такие свежие, сверхосязаемые воспоминания (ощущения вкуса, запаха, живого дыхания и чувственной дрожи бледной кожи с горячей пульсацией воспаленной киски под его пальцами), царапающие расслабленные мышцы и более уязвимые точки почти пресытившегося тела беспрестанно ноющей вибрацией. Возможно он просто наблюдал за своей реакцией со стороны, пытался проанализировать и понять, что же на самом деле произошло за эти последние дни, как они повлияли на него, насколько сильно изменилась ситуация и сама реальность. Он получил именно то, чего так долго жаждал все эти годы или привкуса легкой горечи неизбежного похмелья избежать так и не удалось?
По любому все имеет две стороны медали. И на каждую даже самую запредельную силу найдется свой противовес.
Да. Сила была, нереальная, сумасшедшая, одержимая, та, что сжигает твой разум огневой стеной всесметающего напалма буквально за считанные мгновения, удерживая твоего обезумевшего зверя буквально на честном слове одного единственного приказа "Сидеть". И чем больше он двигался вперед по этой слишком опасной грани, тем меньше у него оставалось от человека разумного. Он и сам не понимал, что же его толкало идти еще дальше, почему не хотел останавливаться (да, Эллис, пока ты не потеряешь сознание под ударами его члена или не скончаешься от разрыва сердца при очередном сильнейшем вагинальном оргазме): то, как ты реагировала на него, на физическую боль и полученное от его рук наслаждение или то, как он сам все это пропускал через себя… пропускал твои блаженные страдания — сладкие, возбуждающие, нереально глубокие и невыносимые. И когда твоя пизд*нка туго сжимала его член, орошая воспаленную головку обильными порциями горячей влаги и кончая на нем уже который раз подряд, в очередной попытке высосать его собственные силы и соки, он словно переходил еще на один уровень более жесткого, но все еще контролируемого безумства. Удары становились сильней, подкожный зуд рычащего внутреннего зверя усиливался и застил глаза кровавой пеленой откровенной одержимости — чистейшей, оголенной и вибрирующей смертельным зарядом черного тока. Он хотел крови. Настоящей, горячей, соленой… ТВОЕЙ.
И все-таки он слишком мало вчера кончил сам (хотя тот эмоциональный оргазм, что он испытывал на протяжении почти всей вчерашней сессии, просто не с чем сравнить и сопоставить), или его аппетиты за эти годы достигли нереальных масштабов, вырвавшись за все разумные пределы, как только его пальцы сомкнулись на горлышке и сердце самой желанной и долгожданной жертвы. Смертельная усталость его вчера не подкосила и не вырубила мертвым сном. Он просидел в своем кабинете перед мультимедийным монитором почти до полуночи, прогоняя по памяти и в кипящей крови пережитые ощущения раз за разом — снова, снова и снова. И конечно, он не спешил принимать душ, пусть до этого и взмок под костюмом едва не на сквозь. Это было неподвластное здравому пониманию особое состояние и чувство, "грязь" от которой не хочешь отмываться, потому что именно она питает твое тело своей осязаемой вязкой энергетикой, растирает чувствительные рецепторы своими будоражащими липкими приливами и прикосновениями — жадная, похотливая, ненасытная. И в ней столько твоего запаха и вкуса, горячего шелка твоей кожи, мягкого атласа платиновых прядей… и они до сих пор ощущаются на его ладони, охватившими пульсирующим зудом невидимых лент пальцы и кулак. Кажется, словно рука сама время от времени пытается рефлекторно сжать и натянуть эти тонкие "нити", дернуть, оттянуть… Еще немного и он опять заглянет в эти бездонные омуты широко распахнутых глазок, чтобы в который раз глотнуть из них пьянящие порции обезумевшего страха, сладкой боли и порочного возбуждения.
Разве таким возможно насытиться всего за один вечер? Только если еще больше возбудить аппетит…
Чей-то крик неожиданно вывел его из легкой прострации, хотя ему казалось, что до этого он достаточно внимательно слушал Алекса и даже время от времени что-то отвечал, сдержанно улыбаясь над ироничными подколками друга. Но сейчас его действительно словно чем-то резко вырвало на поверхность реальности из черных, зыбких песков зомбирующего забытья. Он даже обернулся, при чем неосознанно, поскольку… он так и не понял с какой стороны прозвучал этот крик — с улицы или из соседнего кабинета. А может его и не было? Поскольку Лекс продолжал говорить, как ни в чем не бывало, не запинаясь на полуслове и не останавливаясь, как обычно бывает, если что-то вас прерывает — что-то непредвиденное и странное.