В любви и боли. Противостояние. Том второй

"Еб*ная бл*дь" — его словно что-то подтолкнуло снизу или изнутри, но ты уже ничего не видела и не понимала. Ты уже тонула, тебя расщепляло на молекулы, сжигало в напалме рубящего диска всесметающего взрыва снова, снова и снова, вынося за пределы всех существующих реальностей. Вспышка за вспышкой, крик за криком… пока его обезумевшая тень сжимала его ладонью твое горло, вдавливая твою голову затылком в дерево столешницы, нависая над тобой вырвавшимся на волю одержимым зверем и, сдерживая рычание, пережатое сиплым хрипом…

Да, он кончал в тебя… кончал вместе с тобой…

— …Эллис, ты готова? — его взгляд перехватил твои широко раскрытые глазки в отражении центрального зеркала трельяжа привычным подавляющим захватом неоспоримого собственника. Его подушечки нежных пальцев невесомым касанием и направляющим жестом "придерживали" твое личико у линии подбородка и скулы, подобно руке любующегося скульптора. Чувственная ласка теплой ладони расписывала свежими метками по обнаженным участкам кожи всего в нескольких миллиметрах от линии жемчужной низки нового ожерелья коллар из перламутровых белоснежных бусин среднего диаметра. Новый подарок от любимого Хозяина (один из многих прошлых, настоящих и будущих) — драгоценный ошейник, слава богу выдержанный в классическом стиле незамысловатого украшения из пяти идентичных нитей, но от этого не потерявший своего истинного символичного значения. В сочетании с бледным оттенком кожи, легким макияжем, песочной платиной идеальных шелковых прядей волос и глубокого темно-гранатового оттенка коктейльного платья, представшая перед твоим взором картинка завораживала не меньше, чем любое предшествующее отражение в бесконечных порталах этих зеркал.

Властный повелитель — Хозяин, Палач-инквизитор и его безропотная рабыня — личная вещь, любимая кукла и игрушка. Ты с трудом узнавала этих людей, и может быть поэтому сегодня они выглядели для тебя как-то иначе, пусть и не менее пугающе, чем раньше. Но в этот раз никакой черной дыры, никакой убивающей насмерть фатальной необратимости. Сегодня под твоим сердцем разгоралось ядро воскресшего солнышка, ласкающего своими целительными протуберанцами затянувшиеся рубцы новых ран и сладко пульсирующего по всему телу снаружи и внутри — в животе, в ладонях, в млеющей от томного вожделения киске.

Да, ты все помнила, такое не возможно забыть и ты впервые не хотела это забывать.

— Да, Хозяин. — и впервые тебя не сковывало обмораживающей коркой льда, когда ты произносила это слово. Оно больше не казалось столь невыговариваемым и парализующим язык с голосовыми связками, как еще совсем недавно, менее суток назад, до того, как ты прошептала его в полубредовом состоянии в губы своего безжалостного убийцы.

Ты даже неосознанно улыбнулась подобием чуть дрогнувших уголков рта, как та скромная школьница уже готовая вот-вот от смущения стиснуть коленки, закусить краешек нижней губы и опустить глазки долу. Первый порыв к интуитивному кокетству за такой огромный отрезок времени? Ты же еще вчера днем умирала от страха, ожидая в этой самой комнате, когда же он придет за тобой и поведет по лабиринтам коридоров своего черно-красного Зазеркалья в одну из своих пыточных "камер". Неужели последняя сессия что-то изменила? Что? Что такого ты увидела, пережила и испытала, что заставило воскресить твое замерзшее солнышко спустя столько лет? Ведь за твоей спиной стоял все тот же незнакомый тебе Дэниэл Мэндэлл-младший и все та же всепоглощающая тьма его проклятой тени заполняла окружающий тебя мир и жестокую реальность. Она никуда не исчезала и ОН совершенно не изменился за последние дни и минуты.

Тогда что?

Ты просто помнила… вспоминала и не могла этого сдержать — скрыть в судорожном блеске глаз, распахнутых навстречу его пронзительному взгляду.

— Умница, — нажим все тех же нежных пальцев на твой подбородок, скользнувших захватом всей ладони по щеке, заставил тебя чуть откинуть голову назад и приподнять вверх разрумянившееся от волнения личико. Его губы прижались к переносице, ненадолго задержавшись в щедром поцелуе любящего Хозяина и ты невольно закрыла веки. Впервые пол (или весь мир) дрогнул под тобой совершенно от иных ответных ощущений, пробежавшись покалывающим разрядом по голым ступням и охватывая глубокой вибрацией занывшую вагину. Ускользающие мгновения сладкой истомы, такие хрупкие и осязаемые.

Как ты еще сама не подняла собственную ладошку и не накрыла ею Его пальцы, не поддалась назад и не прижалась к нему затылком и спиной, подобно ластящейся кошечке? И почему именно сегодня и сейчас вы должны были куда-то уходить отсюда? Разве эти дни не принадлежали только вам двоим?

— Поднимайся, а то опоздаем. И не забывай о том, что я говорил до этого и как себя вести на обеде. — это было обязательно? Разрушать ускользающие и столь бесценные секунды мнимого забвения? — Вставай, Эллис, и выходи в коридор…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ