В любви все возрасты проворны (СИ)

— Я боюсь того, насколько мне хорошо с тобой. Боюсь, что переступив через эту последнюю черту я… сгорю от… — ком в горле и сосредоточенный взгляд Блэка не пускали Гермиону дальше и, казалось, полностью перекрыли ей дыхание. — От того, насколько сильно я… люблю тебя, Сириус. И насколько моя любовь и страх потерять тебя делают меня слабой.

В один миг Гермиона сумела вознести своего мужчину выше любых облаков неописуемого счастья, а затем беспощадно столкнуть со шлепком обратно в пучину жёсткой реальности, добив последними словами:

— Ещё я боюсь, что разочарую тебя и быстро наскучу, потому что не смогу быть для тебя настолько же хороша, как все те несравненные красавицы и любовницы, к которым ты привык.

— Что?!

Он не мог поверить в то, что сейчас слышал. Впервые неожиданный ступор всегда непоколебимого Сириуса позволил Гермионе почувствовать своё превосходство над ним, и наконец она нашла в себе достаточно смелости, чтобы раскрыть всё, что так давно таилось в ней.

— Я боюсь, что из-за этого ты поиграешь со мной и бросишь как очередную ненужную куклу. Боюсь, что если ты увидишь, что я встрескалась в тебя по уши как какая-то глупая малолетка, то ты посмеёшься надо мной, а я задохнусь от стыда. Или, может, тебя оттолкнут мои сильные чувства, потому что ты не захочешь возиться со мной, — Гермиона отважно щебетала и едва оставляла растерявшемуся Сириусу время понять, какую чушь она несла. — Я боюсь, что после всего этого ты разобьёшь мне сердце, и мне никогда больше не удастся собрать его по осколкам вместе. Я не переживу всего этого, Сириус. Я больше не представляю свой мир без тебя. Я не умею жить без тебя. Я просто пропаду и завяну, как отцветший бутон, если тебя не будет рядом.

Что бы он ни говорил и как бы ни притворялся, конечно, последний из Блэков всегда знал, что на самом деле чувствовала к нему эта гордая ведьмочка. Естественно, он знал, что она не могла жить без него так же, как и он без неё. Иначе он никогда бы не позвал её в Цветущую хижину. Но одно дело таить эти знания где-то в тёмных глубинах своей души, и совсем другое — услышать наконец подтверждение и все самые заветные слова из уст любимой. Этого он, похоже, не ожидал. Нет, он точно не ожидал, потому что сколько бы у него ни было женщин до Гермионы, ни одна из них не говорила о нём так, как эта милая, хрупкая девочка. Ему также казалось, что он никогда раньше не слышал настолько возмутительных трогательных слов в одном признании. Как же она могла сравнивать себя с кем-то ещё, если он сам был убеждён, что никогда ранее не встречался с такой потрясающей девушкой, как она?

Напряжённое тело Сириуса сводило от кипящих эмоций и страсти. Он хотел наброситься на Гермиону, разорвать на ней одежду и разгореться в ней безумным пламенем. Хотел доказать ей, насколько она ошибалась. Чтобы она наконец поняла, как сильно он любил её, что он дышал ею, что для него не существовало больше никого и ничего настолько желанного, как его славная кучерявая гриффиндорка. Но сейчас он был настолько поражён, что впервые не знал, что ему делать. И Гермиону это напугало. Она привыкла, что Сириус, как опытный мужчина, всегда геройски спасал любую неловкую ситуацию сам. Ей стольких усилий стоили все эти слова правды, а теперь он молчал.

— Знаешь, что? Не слушай меня, дурочку. Я просто говорю ерунду, — спохватилась она, не выдержав внезапного ступора бывальца Блэка. Она приподнялась на локтях, чтобы вывернуться из-под него, но он вдруг властно толкнул её рукой в грудь, вернув в прежнее положение.

— Ты… — глубоко прохрипел он и запнулся, чтобы прочистить пересохшее горло. — Ты и правда думаешь всё это… обо мне?

Его голос прозвучал настолько неуверенно, что на секунду Гермиона прикинула, что не будь Сириус всё это время с ней — и, в частности, на ней — как подтверждение того, что он реальный, она бы подумала, что это какой-то замаскированный самозванец, который никогда не встречал настоящего смелого и самоуверенного Сириуса Блэка. И хоть вопрос его был необычайно простым, его выражение лица казалось ей нечитаемым: его взгляд был таким нездешним, что она не знала, злился ли он или насмехался над ней.