В логове львов

Вот оно! Вещий сон. Как раз то, что нужно.

Она увидела Мохаммеда. Он выбрался из пещеры, высокий и красивый, готовый для длительного путешествия: круглая шапочка читрали на голове, как у Масуда и у многих других партизан, грязно-серое патту, заменявшее плащ, полотенце, одеяло, камуфляжная сетка, высокие сапоги, снятые с трупа советского солдата. Он пересек площадку перед пещерами уверенными шагами человека, которому еще до заката предстояло проделать долгий путь. Затем свернул на тропу, ведшую вниз к опустевшему сейчас кишлаку.

Джейн дождалась, пока его крупная фигура скрылась из виду. Сейчас или никогда, подумала она и устремилась вслед. Поначалу она двигалась медленно и даже нарочито вяло, чтобы никому не бросилось в глаза, как она пошла вдогонку за Мохаммедом. Но затем, как только ее уже не могли разглядеть из пещер, бросилась бегом. Она спотыкалась и скользила на камнях тропы, опасаясь упасть и получить повреждение. Поэтому, увидев Мохаммеда впереди, сразу поспешила окликнуть его. Он остановился, повернулся и подождал ее.

– Да пребудет с тобой Аллах, Мохаммед Хан, – сказала она, поравнявшись с ним.

– И с тобой, Джейн Дебу, – вежливо отозвался он на приветствие.

Она сделала паузу, восстанавливая сбитое дыхание. Он наблюдал за ней с выражением несколько удивленного терпения на лице.

– Как дела у Мусы? – спросила она.

– Он чувствует себя хорошо и вполне доволен жизнью, вот только учится управляться левой рукой. Наступит день, когда именно ей он убьет русского.

В устах афганца эта фраза прозвучала шуткой. Традиционно левая рука предназначалась для «грязных дел», а ели всегда только правой. Джейн улыбнулась, показав, что оценила его чувство юмора, а потом сказала:

– Я была так рада спасению его жизни.

Если собеседник посчитал ее реплику неуместной сейчас, то ничем не выдал своих чувств.

– За это я в вечном долгу перед тобой, – отозвался он.

Именно на такую реакцию она и рассчитывала.

– Есть нечто, что ты теперь мог бы сделать для меня, – сказала она.

Выражение его лица стало непроницаемым.

– Если только это в моих силах…

Джейн огляделась по сторонам, куда бы присесть. Они стояли рядом с разрушенным попаданием бомбы домом. Камни и кучи глины из его передней стены разметало вдоль тропы, откуда они могли даже заглянуть внутрь постройки, где в парадной комнате из всего имущества оставались разбитый кувшин и выглядевший совершенно абсурдно яркий рекламный плакат с изображением «Кадиллака», прикрепленный кнопками к устоявшей задней стене. Джейн присела на один из крупных камней, а после недолгого колебания Мохаммед сел тоже.

– Это вполне в твоих силах, – сказала она, – но может причинить тебе некоторые неудобства.

– О чем же идет речь?

– Ты можешь посчитать мою просьбу капризом вздорной женщины.

– Возможно.

– Более того, у тебя возникнет соблазн обвести меня вокруг пальца, согласившись для вида выполнить мое пожелание, а потом якобы «забыв» о нем.

– Никогда в жизни.

– Я всего лишь прошу поступить со мной честно, пойдешь ты мне навстречу или нет.

– Я так и сделаю.

Достаточно предисловий, подумала она.

– Я хочу, чтобы ты отправил самого быстрого гонца, чтобы он догнал караван и передал приказ изменить маршрут их возвращения.

Он выглядел беспредельно изумленным. Должно быть, ожидал от нее какой-то банальной и чисто бытовой женской просьбы.

– Но почему? – спросил он.

– Ты веришь в вещие сны, Мохаммед Хан?

Он пожал плечами.

– Сны – это всего лишь сны, – ответил он уклончиво.

Вероятно, я избрала неверное слово, подумала Джейн. Лучше было назвать это видением.

– Когда я лежала одна в своей пещере в самый разгар жары, мне показалось, что я вижу белого голубя.

Внезапно он стал гораздо внимательнее слушать ее, и Джейн поняла – ей удалось-таки найти нужное понятие. Афганцы глубоко верили, что в белых голубей порой вселялись духи.

Джейн продолжала:

– Но я, должно быть, спала, поскольку птица заговорила со мной.

– О! Неужели?

Он воспринял это как признак виде́ния, а не простого сна, поняла Джейн. И она добавила:

– Я не могла разобрать, что именно голубь говорил, хотя пристально вслушивалась в его речь. Думаю, он использовал язык пашто.

У Мохаммеда округлились глаза.

– Вестник из пуштунских владений…

– А затем я увидела Исмаэля Гуля, сына Рабии и отца Фары, стоявшим позади голубя. – Она положила ладонь на руку Мохаммеда, заглянула ему в глаза, уже уверенно думая: я могу управлять тобой с невероятной легкостью, тобой – храбрым, но тщеславным и наивным до глупости мужчиной. – Из его сердца торчал кинжал, а по лицу стекали кровавые слезы. Он указывал на рукоять, словно умолял меня извлечь кинжал из его груди. А рукоять была инкрустирована драгоценными камнями. – Она сама изумлялась, где набралась всего этого вздора. – Я встала с постели и подошла к нему. Мне стало страшно, но необходимо было спасти ему жизнь. Вот только стоило мне протянуть руку…

– Что произошло?

– Он исчез, а я, наверное, очнулась ото сна.