Въ лто семь тысячъ сто четырнадцатое… (СИ)

Случалось мне в прошлой жизни съездить и на Север, куда перебралось семейство дочери. Показали там родичи громадный котлован Ковдорского рудника, на дне которого КамАЗы кажутся размером со спичечный коробок и хвалились, что металлов в тамошней руде — чуть не вся таблица Менделеева. Может, и привирали насчёт «таблицы», но в Советском Союзе пустое место никто бы осваивать не стал. Вот бы где прииск открыть, да вряд ли выйдет. И не только потому, что точное место указать я не сумею, поскольку определённо знаю лишь, что город тот будет стоять западнее Кандалакши, а вот насколько западнее — и не ведал сроду. Проблема тут ещё и в том, что есть у меня нехорошее подозрение: а не прихватили ли ту землю, где в СССР будет стоять город Ковдор, шведы? Финские племена в семнадцатом веке точно живут под шведской властью, а до советско-финской границы в ту мою поездку было не так уж и далеко[4]… Ну и третья проблема — транспортная. Грузы в Русском царстве перевозятся либо по рекам, либо санными обозами. По тёплому времени и колёсные повозки используются, но в весеннюю и осеннюю распутицу возить руду на телегах — людям мучение и лошадям погибель.

А с лошадьми на Руси дела такие, что, может, бывает и хуже, но не сразу сыщешь. Мало их сейчас, да и те, что есть, в массе своей породы слабой и низкорослой. Татарские лошадки, может быть, и повыносливее, но не намного. Конечно, свежая кровь от захваченных при стычках с ногаями и крымчаками коней постепенно улучшает породу, но такими темпами чего-то путёвого в ближайшую сотню лет добиться вряд ли получится. Вот у наших западных соседей — мадьяр и ляхов — боевые кони на загляденье: быстрые, выносливые, злые в сече… Да только вожделенные венгерские жеребцы отделены от нынешнего русского рубежа Диким Полем, где «резвятся» чамбулы степняков и никому неподконтрольные казаки-разбойники, которым по большому счёту всё равно, кого пограбить: ногайскую ли отару угнать, в окрестностях ли русского приграничного острожка покуролесить, маеток ли шляхетский на польской пока Слобожанщине дымом в небо пустить или на своих судёнышках-«чайках» в Крым или на Туреччину за добычей наведаться. Лишь бы было потом с чего дуван дуванить. Казакам по их нынешним обычаям хлебопашествовать под страхом смерти запрещено[5]: так и живут с добычи, звериной охоты да рыболовства.

Эх, тяжела ты, шапка мономаховая: сколько всяческих забот вместе с тобой на голову свалилось! И ведь вот какая беда: и менять в русском царстве нужно многое, но притом так, чтобы не оттолкнуть ревнителей старины, как случилось при Борисе Годунове и чьей поддержкой впоследствии воспользовались Шуйские, готовя свержение моего предшественника в этом теле, «царя, рекомого Димитрием». Сейчас я — единственный, кто знает, что в истории моей страны этот дворцовый переворот удался, вчерашнего «Государя Димитрия Иоанновича», убив, опорочили, на столетия прицепив кличку «Лжедмитрий», а Русь рухнула в самую кровавую часть Смуты, чьи последствия ощущались триста лет. Я человек, хоть и крещёный в младенчестве, но слабо верующий уже в силу рождения своего в СССР и большевистского воспитания, тем не менее затрудняюсь назвать как-то иначе, нежели чудом божьим факт, что сознание моё оказалось в голове двадцатитрёхлетнего Дмитрия — не то сына и наследника Грозного царя, не то и вправду самозванца, захватившего престол Московской Руси. Остатки его разума в первое время проявлялись и пару раз даже вытесняли меня куда-то вглубь мозга, но уже на второй день моего пребывания в этом теле от прежнего владельца (кстати, искренне считавшего себя царским сыном) остались только независимая манера поведения, умение разговаривать на нескольких языках, включая греческий, польский и татарский, узнавать знакомых людей и тут же вспоминать о них всё, известное прежде «государю».